Вам может показаться, что я уклонился от своего рассказа, устроил по дороге ненужный, искусственный привал, однако, введя эти развернутые скобки, я приближаюсь к сути дела. Сейчас я подхожу, как вам известно, к своему великому успеху, вот-вот на крыльях "Ярмарки тщеславия" я подымусь на верхнюю ступеньку славы и тотчас прослыву невероятным снобом, поэтому мне нужно показать вам, как твердо я стоял на почве семейной жизни и как чужд был чванства, не совместимого с моими тогдашними заботами. Я мог отправиться куда угодно - довольно было поманить меня, я вхож был всюду, ибо великосветское общество интересовало меня ничуть не меньше всякого другого, но неизменно возвращался домой, к двум маленьким девочкам, которые спускали меня с небес на землю, - ведь им хотелось, чтобы я применялся к нуждам их возраста. Мог ли я похваляться своими успехами перед двумя парами очень серьезных глаз, владелицам которых не терпелось мне поведать, что с ними сегодня произошло в саду? И мог ли я считать блестящий бал пределом всех мечтаний, если совсем недавно вернулся с дочками из зоопарка и убедился, что лучше этого нет ничего на свете? Нет, семейная жизнь спасала меня от головокружения, что бы ни говорили обо мне другие. Изабелла всегда боялась, что похвалы меня испортят, но она напрасно беспокоилась: где я ни бывал, я ежедневно просил бога о том, чтоб он помог мне оправдать надежды двух маленьких, во всем полагавшихся на меня девочек. Когда я пресыщался черепаховым супом и шампанским, я отправлялся домой, где меня ждал обед из баранины и две бесхитростные собеседницы, готовые прощебетать мне уши. Мысли о них не оставляли меня ни в каком обществе, и пока два моих ангела меня хранили, я не боялся Ярмарки Тщеславия. Не забывайте, что судьба мудро готовила меня к успеху: разве я не провел четырнадцать лет в пустыне, дожидаясь его прихода, разве не был закален разочарованиями, разве не знал ему истинную цену. О мудрая судьба, так вышколившая своего слугу!
Никто не знал лучше меня, что успех, выпадающий на долю книги, зависит от целого ряда обстоятельств, совершенно не связанных с ее содержанием. Не стоит рассчитывать, что вам удастся возбудить к своему детищу горячий интерес и что публика его полюбит и раскупит, это дело неверное, в нем много всяких "но" и "если". Секрет бестселлеров не разгадать, я знаю это на собственном горьком опыте, и если бы писать их было просто как дважды два, не думаете ли вы, что их бы фабриковали миллионами? Когда в 1847 году "Ярмарка тщеславия" стала выходить в желтых обложках "Панча", я ощутил великую растерянность - не знал, как держаться. С одной стороны, мне хотелось рекламы, шума, анонсов и тому подобного, я даже написал кое-кому из влиятельных друзей, прося о снисхождении и поддержке, с другой стороны, я сомневался, что шум пойдет на пользу делу, и стал мечтать, чтоб все разыгрывалось тихо и книга сама собою набирала силу. И вовсе не потому, что во мне заговорило самолюбие, хотя не обошлось и без него, просто я интуитивно чувствовал, что публика не любит, когда ей навязывают товар, и лучше молчать, чем кричать. Рискованно было и то, и другое - и шумиха, и безмолвие, но с этим ничего нельзя было поделать, поэтому я спокойно ждал и уповал на лучшее. Отчасти меня поддерживало то, что моя рождественская повесть "Бал у миссис Перкинс" не так давно прекрасно разошлась - всего на 20000 экземпляров меньше Диккенса. Имя мое приобрело известность, и я надеялся, что этот маленький успех поможет и моей большой книге и привлечет, по крайней мере, тот же круг читателей.
