В общем, хотя Изабелла во многом походила на Эмилию, которая, по мнению критиков, не удалась мне, я все же дерзну, как это ни трудно, создать для вас ее портрет. Замечу, что она была бледна, стройна, казалась хрупкой, что у нее были прекрасные рыжие волосы, большие глаза и очень нежная улыбка. С малознакомыми она держалась робко, но в обществе близких умела бурно веселиться. Она неохотно делилась своими мыслями, но если удавалось ее выспросить, ее суждения оказывались очень определенными. Меня к ней привлекли не только внешность и манеры, которые были у нее как у настоящей леди, но и ее явное восхищение моей особой. О, что за опьяняющий напиток! Сумел ли бы я вынести ее презрение? Навряд ли. Увлекся ли бы я ею, если б она меня не отличала? Не думаю. В тот первый вечер, когда, помню, увидел ее в этом ужасном пансионе, она играла на рояле, а когда встала и, заливаясь краской, повернулась к немногочисленным рукоплескавшим слушателям и наши взгляды встретились, я, помню, ясно ощутил, что она в восторге от меня правда, я и сам был от нее в восторге - и хочет мне понравиться, хоть в этом не было и тени кокетства, совершенно ей не свойственного. Есть ли на свете мужчина, который точно так же, как и женщина, не жаждет поклонения? Хочется верить, что речи мои не были бессвязными, - сам я находил собственное остроумие неотразимым, а каждую фразу - перлом убийственной иронии. Изабелла так смиренно, терпеливо и с обожанием во взоре выслушивала все, что я ни изрекал, что под конец я раздулся от гордости. Казалось, она только и думала, как угодить мне и одарить меня счастьем, - пожалуй, все то время, что мы были вместе, она не знала никакого другого желания. Однако в ней не было нерассуждающей покорности и уступчивости: как ни больно, как ни трудно ей было возражать мне, она хотела и умела отстоять свои убеждения, когда они приходили в столкновение с моими, - впрочем, столкновения эти бывали пустяшными и не заслуживали такого громкого названия. Сначала она колебалась, говорить ли, ее улыбка меркла, краска бросалась в лицо, потом дрожащим голосом начинала перечислять, что, по ее мнению, верно или неверно в том, что я сказал или сделал, - то было обворожительное зрелище, и я порой не мог удержаться и намеренно вызывал в ней то, что она сама именовала гневом. Гнев! Я думаю, она до самой смерти так и не знала, что такое гнев, ярость, горечь, ненависть, - все эти мрачные чувства были неведомы моей Изабелле. Нрав у нее был ангельский, и я почитал себя счастливейшим из смертных.
