Стражники ввели Ранделя в зал заседаний муниципалитета; там за большим столом уже сидел знакомый ему мэр, рядом с мэром — судебный следователь.
— Ara, все-таки попался, любезный! — вскричал мэр. — Я же говорил, что засажу тебя за решетку. Докладывайте, что произошло, — обратился он к унтер-офицеру.
— Господин мэр! У этого человека нет ни крова, ни пристанища, нет, как он утверждает, ни единого су на прожитие. Он задержан мной за бродяжничество и нищенство. Имеет при себе хорошие рекомендации, его бумаги в полном порядке, — отрапортовал унтер.
— Ну-ка, дайте мне взглянуть на эти бумаги, — сказал мэр. Он взял их, дважды прочитал, потом вернул Ранделю и отдал приказ: — Обыщите его.
Плотника обыскали и ничего не нашли. Мэр, придя, видимо, в некоторое замешательство, спросил:
— Что же вы делали сегодня утром на дороге?
— Искал работы.
— Искали работы?.. На большой дороге?
— А где же мне ее, по-вашему, искать? В кустах, что ли?
Они смотрели друг на друга пристальным и яростным взглядом, как звери враждующих видов.
— Так и быть, я отпущу вас, но больше не попадайтесь мне на глаза! — пригрозил мэр.
— Лучше бы вы меня посадили, — сказал плотник. — Хватит с меня таскаться по дорогам.
Мэр нахмурился.
— Замолчите! — потом распорядился, обращаясь к стражникам: — Отведите этого человека на двести метров от села и пусть идет на все четыре стороны.
— Скажите им, чтобы хоть накормили меня сначала, — попросил Рандель.
— Накормить вас! Еще чего не хватало! — возмутился мэр. — Ха-ха-ха! Вот уж, действительно, придумал!
— Я подыхаю с голоду, и вы толкаете меня на дурное дело, коли гоните, не накормив, — жестко сказал тот. — Тем хуже для вас, для богатеев.
— Уведите его, уведите, не то я рассержусь всерьез! — вскочив, повторял мэр.
Стражники схватили плотника под руки и поволокли вон из мэрии. Он не сопротивлялся, спокойно шел с ними сперва по той же улице, потом двести метров от километрового столба по дороге, и тут унтер скомандовал:
— А теперь убирайтесь, и чтобы духу вашего здесь не было, не то я вам покажу, где раки зимуют.
Рандель ничего не ответил и снова зашагал, сам не зная куда. Так он шел минут пятнадцать — двадцать, отупевший до полного бесчувствия.
Но вдруг из приоткрытого окна домишка у обочины ему ударило в нос запахом мясной похлебки, и он остановился как вкопанный.
Приступ голода, свирепого, раздирающего внутренности, сводящего с ума голода схватил его с такой силой, что он чуть не бросился, как неразумное животное, на стену жилья.
