Все это издавна имело свой смысл. В то время, как само это здание — угрюмое и мрачное и снаружи и изнутри — как бы напоминало каждому входящему о неотвратимости наказания, липы под окнами не давали узнику, которого вели на прогулку или на допрос, забыть, как прекрасен мир и как ужасно подземелье, от которого он может избавиться, если покорится воле следователя.
— Молчание — не лучший способ защиты, — повторил Суббота, возвращаясь мыслями к реальной действительности.
— А вы сперва докажите мою вину и объясните, на каком основании держите меня здесь как преступника.
«Ого! — с каким-то почти злорадным удовлетворением подумал следователь. — Презумпция невиновности!.. Просвещенный малый!» И ощутил приятный охотничий холодок в сердце — ведь гораздо интереснее иметь дело с сильным противником, особенно если он уверен в своей неуязвимости.
— А если я докажу, что вас не было в городе и что вы ездили вместе с дедом в Лесную? Будете защищаться? Или признаетесь?
Суббота придвинул ближе к себе стопку бумаги, взял ручку и под приятное шелестенье вентилятора начал писать протокол.
— Конечно…
Запал у Василия Гущака исчез. Он устал: и жара, и бессонная ночь, и нервное напряжение — все сразу навалилось на него. Хотелось, чтобы скорее закончился допрос, чтобы этот настырный белобрысый человек с острым и въедливым взглядом наконец понял, что подозревает его ошибочно. Чтобы отпустил домой, где ждет его убитая горем мать. Ее не так печалит гибель свекра — чужого для нее человека, которого раньше она никогда и не видела и который свалился на них как снег на голову и принес беду, — как то, что забрали сына. Василий любит и жалеет ее, но даже и ей не может он все рассказать. А этот наивный следователь пытается его «расколоть».
И зачем он только приехал, этот канадский дед! Что-то темное было в его биографии. Мать говорила, что был он то ли уголовником, то ли воевал против красных и погиб в бою. Василий постеснялся расспрашивать гостя, и тайна так и ушла с ним вместе. Отец, наверно, что-то знал, но умер, когда было Василию пять лет.
— Итак, вы бродили по городу, как человек-невидимка? Вас не видел никто. Пока в одиннадцать не встретили Лесю Скорик.
В голосе следователя слышалась ирония. Василия это не задело. Ему было это безразлично. Его мучила мысль о Лесе. Поймет ли она? Сможет ли простить?
Суббота решил, что настал тот кульминационный момент допроса, когда, предъявив Гущаку вещественное доказательство, он сможет наконец сломить сопротивление студента. Следователь выдвинул ящик и молча положил на стол лист бумаги, к которому был приколот голубоватый прямоугольничек.
