— Сколько букв надо знать, чтобы написать жалобу?
— Какую жалобу?
— Любую жалобу. Я хочу написать жалобу.
— На кого ты хочешь жаловаться?
— Ну, это не твоего короткого носа дело. Твое дело, мальчишка, учить писать, а кто на кого пишет — это не твое дело.
Лю ответил, что нужно знать тридцать две буквы.
— Значит, по одной букве в день, — прикинула Чача.
Хорошо ли, плохо ли она выучила буквы, но теперь опять заупрямилась. Сначала она наотрез отказалась идти в аулсовет.
— Пусть лучше мои ноги отсохнут, не переступлю я порог большевистского старшины.
По старинке Чача называла председателей аулсовета старшинами. Она утверждала, что разница между старшиной в прежние времена и председателем Советской власти только в том, что старшина брал за самогоноварение тем же самогоном, а Нахо сверх этого еще забирает бак, трубки, которые так трудно достать, да еще требует какой-то штраф. Неужели все старшины-председатели Советской власти затем только приходят в дом, чтобы штрафовать Чачу? Почему не взять им в толк, что ни одна знахарка не может обойтись без первача, на котором настаивают травы? Покупать русскую водку не по карману. «Нет, не пойду я к Нахо. С тех пор как большевики, по их же словам, принесли Советскую власть на своих плечах, нет людям покоя!» — так еще вчера кричала Чача. И вот все-таки Лю слышит после долгого молчания в доме аулсовета скрипучий голос Чачи. Нахо спросил ее, умеет ли она писать слово «шипс»[1], и Чача говорит:
— Зачем мне писать слово «шипс» или слово «ляпс»[2], я хочу писать жалобу.
— На кого же ты хочешь писать жалобу? Лю холодеет. Вдруг Чача так и брякнет:
«На тебя хочу писать, на безмозглого большевистского старшину. Неужели ты не можешь взять себе в толк, что знахарка настаивает лекарства на перваче. Что я буду делать, если меня позовет лечить Инал?»
Вот сейчас так и выпалит все это старуха Чача, и тогда прощай свидетельство, не выдаст его Нахо...
И тут Лю проснулся.
— Вставай, Лю, вставай, — будила его нана Думасара, — пора тебе идти к Нахо за справкой.
Голоса Чачи и Нахо, споры с Чачей — все это, оказывается, только снилось. И Лю в первый раз в жизни пожалел, что он слышит голос матери. Лучше бы слышать, как Чача соглашается отвечать на экзамене.
Но так или иначе, нужно было торопиться. До обеда надо успеть в Буруны, а еще попрощаться с Тиной.
Лю без рубашки побежал к арыку, протекавшему через сад. Думасара с удовольствием проводила глазами сына. Она видела, как окреп Лю — и вырос, и окреп.
