Восход луны - Алим Пшемахович Кешоков

В мрачный и душный зал шариатского суда, где по скамейкам расселись любопытные, мальчик-поводырь ввел рослого, худого слепца. Слепец шел, высоко вскинув голову, словно бы устремив вперед невидящий взор. Под мышкой он держал потрепанный коран. Дойдя до возвышения, босоногий поводырь остановился. Слепой нащупал ногой ступеньку, неуверенно поднялся на нее, раскрыл коран и, глядя куда-то в пространство, начал монотонно произносить слова из суры «Открывающей досточтимое писание». В притихшем зале зазвучало: «Во имя бога, милостивого, милосердного… Скажи: слава богу, господу миров, милостивому и милосердному, держащему в своем распоряжении день суда. Тебе поклоняемся и у тебя просим помощи…»　

Голос слепца дрожал, срывался, как у муэдзина, с трудом взобравшегося на минарет и не успевшего отдышаться. Он, кстати сказать, и был муэдзином, подрабатывавшим в шариатском суде. По традиции муэдзином выбирали слепого, чтобы с минарета, возвышающегося над кварталом или даже над целым городом, он не мог ранним утром заглядывать в окна, в открытые двери, не смотрел на плоские крыши домов, где еще спят супруги. Правда, теперь времена изменились, и муэдзину нет нужды забираться так высоко: молитвы записывают на пленку, на минарете установлены и обращены во все стороны усилители. Включишь магнитофон — и над домами разнесется звучный призыв: «Аллаху акбар…» В результате даже появляется возможность подработать на стороне, вот как на этот раз — в суде.　

Судья Исмаил, не хуже муэдзина знавший коран и тоже умевший прочитать наизусть любую суру, внимательно слушал старца, лишь изредка вспоминая о предстоящем разбирательстве.　

Обвиняемая сидела опустив голову, закрыв лицо большим черным платком. Впрочем, она успела разглядеть обшарпанные, покрытые плесенью стены, паутину, свисающую с потемневшего потолка, судью, у которого такая длинная шея и совсем маленькая голова, — он немного смахивал на палку муэдзина с большим набалдашником. Ей очень хотелось, чтобы судья, внимающий словам корана, воистину оказался «милостивым и милосердным» и понял, что никакого умысла в ее деяниях не было, не могло быть.　

Иногда Фарида аль-Баяти вздрагивала при мысли, что в зале появится мать и увидит свое единственное дитя на скамье подсудимых. Она умрет тут же от разрыва сердца, и ее гибель всю жизнь будет на совести дочери… Фарида заметила бледную, растерянную Саиду, черкешенку, принявшую ее в своем доме, как родную, Да, мир не без добрых людей. Недаром говорят: сделай доброе дело и брось в реку — не пропадет. Саида делает добро, не требуя ничего взамен. Если бы не она, Фариде пришлось бы худо…