Буря | страница 42

— Аркашка, — заговорил я, встряхивая его за плечо, — послушай…

Не обращая на меня внимания, он смотрел в небо. Опять набегали облака.

— Луна сейчас спрячется, — громко сказал он. — Ей-богу, они проскочат мимо!

Всё так и произошло. Набежала темнота, и одновременно с темнотой громкий стук мотора послышался совсем рядом. Нужно было действовать быстро и решительно. Только это могло меня спасти. Я больше не стал раздумывать. Ухватившись за фальшборт, я подтянулся на руках, и в то время как моторка огибала судно, мешком свалился на палубу. Я упал на что-то мягкое, — это были сети, растянутые вдоль борта, — и моего падения не было слышно. Я думаю, что оставшиеся в шлюпке даже не заметили, как я из неё удрал, — не до того им было в ту минуту. Ощупью я двинулся вдоль железной стены, замыкавшей с носа нижнюю палубу, и вскоре нащупал наглухо закрытую дверцу. Она отворилась без стука. В освещенном прямоугольнике дверей стоял долговязый матрос в зюйдвестке и робе и сощурясь вглядывался в меня через порог.

— Кто тут?

— Свой.

— Кто свой?

— Матрос Слюсарев, — ответил я.

Он посторонился и пропустил меня в коридор, который в нескольких шагах от входа обрывался у лесенки, уходившей вниз, в трюмные помещения. Дверца захлопнлась.

— Слюсарев? — задумчиво повторил долговязый матрос, оглядывая меня с головы до пят. — Не слыхал про такого. Новенький, что ли?

Я не ответил. После всех мытарств и страхов этой ночи я только теперь по-настоящему понял, какое это счастье — очутиться, наконец, на судне, на своем судне. Долговязый, повидимому, обиделся на моё молчание.

— Я — вахтенный, — строго сказал он. — Если ты матрос Слюсарев, предъяви свою матросскую книжку. И скажи на милость, как ты попал на палубу? Трап снят, а до «Щуки», которая стоит у причала, полтора метра чистой воды!

— Перепрыгнул, — сказал я, смеясь и протягивая ему свою мореходку. — Очень просто, взял да и прыгнул.

Опять он с сомнением посмотрел на меня, однако в мореходку заглянул больше для порядку и, возвращая мне её, спросил совсем добродушно:

— Вещи твои где? А койку свою знаешь?

Я сказал, что вещи мои остались в управлении флота у сторожа, а спать в эту ночь буду так, без вещей. Он отворил дверцу, выходившую в коридор, под номером пять, и я прошел в свою каюту.

Каюта была на две койки, с маленьким круглым иллюминатором над столом. На верхней койке спал, с головой завернувшись в одеяло, матрос, нижняя была свободна. С каким восторгом оглядывал я и железные стены с заклепками, и койки, похожие на ящики с низенькими бортиками по краям, и стол, на котором лежали шахматная доска, кисет с табаком, колбаса, нарезанная на клочке газеты, хлеб и сахар. Здесь несколько часов назад ужинали матросы и перед сном играли в шашки. В каюте было жарко и накурено, но самый этот запах крепкого табаку, запах простого человеческого жилья мне был приятен.