Слётки | страница 118
И тут раздался крик. Мужской, поначалу никем не понятый.
– Боря! – кричал голос в подступивших сумерках. – Сынок!
Все обернулись на крик и разом узнали плотного, невысокого человека, который, спотыкаясь, бежал по сугробам, размахивая руками. Это был Ха-джанов. Он подбежал к могиле, обнял Бориса, трижды облобызал его и крикнул:
– Боря! Чудо! Это же чудо, Борис! И заплакал.
Глебку как-то скривило, но он себя одернул. Майор плакал искренне, горько, по-мужичьи, глубоко задыхаясь. Всерьез. Немая пауза закончилась, когда Борис поднял руки и тоже обнял майора. Кто-то поднес Хаджанову почти полный стакан, и он, сверкнув зубами, стал яростно и радостно пить водку, шумно ее глотая. Кадык его ходил ходуном.
– Это чудо! – крикнул он, отшвыривая стакан. И добавил: – Слава Аллаху!
– Слава Богу, – кто-то негромко поправил его в полумраке.
– И Богу слава, – вскричал Хаджанов разъяренно. – Всем верхним силам слава за то, что они вернули Бориса! Всем!
И тут уж народ освобожденно и примиренно зашумел. Кто он, этот Ха-джанов – разве имело значение, если Боря вернулся, в самом деле чудом спасенный, и то, что в этот предвечерний миг он стоит у собственной могилы, по народному поверью означает только одно: жить он будет долго-долго, до глубоких седин.
А может, все и не так, если вспомнить, что Борю отпели в часовне?
Может, ежели он отпет и похоронен, но остался жить, он выходит из-под Божьей длани и становится свободным?
Ничьим? Его уже нет, но он есть, и, значит, кому-то другому начинает принадлежать? Кому – без слов ясно.
Но упаси от этого, Боже…
И это ведь все Глебка подумал. Брат, любящий безмерно брата своего.
7
Даже в самую первую ночь Боря дома не остался, ушел к Марине, и бабушка с мамой стали вслух на него обижаться перед сном, даже плакать. Глебка сперва молчал, потом раздраженно заметил им, что брату дыхание перевести надо, прийти в себя, побыть не с родными. Вот и Хаджанов, еще на кладбище, громко предложил Борику полечиться в санатории – самое ему там правильное и законное место. Но он же только головой помотал.
– Время, конечно, лечит, – грустно заметила бабушка, – но еще лучше лечит родительский кров.
Но дома-то он проводил почти весь день, под вечер только отправляясь к Марине, когда она забегала за ним после библиотеки.
– Что же, – огорченно разводила руками мама, – так он и приклеился к этой дылде? На голову почти выше… Не пара она ему!
– А если стояла коленками в снегу? – негромко и с трудом спрашивал Глебка. – В чулках своих дырявых! И часами на коленках плачет? А потом пьет?