― Это вопрос с подвохом?
― В тридцать четыре года Бранкузи хватило живости, чтобы начать быть Бранкузи.
― Ты со мной разговариваешь так, будто я уже взрослый.
― А тебе бы как хотелось ― как с полудурком?
― Только некоторые взрослые ― ублюдки. Большинство. Ты нормальный, Гуннар.
― Спасибо.
― Расскажи мне еще про Корчака, и республику детей, и про Польшу.
14
― Там луговина, постепенно переходящая в болото с тростником, а потом начинаются песчаные берега, которые спускаются к холодной мокрой Балтике, за Хеллерупом, можем поехать на поезде, хочешь съездить? Весь покроешься медовым загаром.
― Прямо сейчас?
― Мне это только в голову пришло, значит, поехали.
Их локомотив назывался Нильс Бор.
― Если ты придумал эту дружескую экскурсию, как ты ее называешь, когда я пришел позировать, то почему у Эдит термос и закуска в в сумке приготовлена?
― Это все твои штаны, Николай. Так любезно тебя обтягивают.
Ухмыляется, чертики в глазах, а взгляд задумчивый.
― Там запас вот на столько, а Мама потом еще убрала в промежности. Так мой мышонок прикольнее упакован. Если твой вопрос означает, сама ли она это придумала, то нет. Она так хорошо шьет, что сделала все за минуту, да еще и насвистывала значительно, пока на машинке строчила. Когда отдавала ― сухо кашлянула, но ни слова не сказала. Все-таки как вышло, что Эдит знала, что ты на болота эти собираешься?
― Луговина ― сплошная зеленейшая трава и миллион диких цветов, а у подножия ― белая полоса. И болото впридачу, с поганками и кряквами.
― Как получилось, что Эдит знала, что ты едешь в этот комариный рай?
― Ясновидение. На Фарерах у них это запросто.
В глазах чертики, взгляд глупый.
Хеллеруп, задворки, переулок, поле, луговина, полого спускающаяся к пляжу.
― Планшет для рисования, карандаши, бутяброды, очки от солнца, описывал Николай содержимое холщовой сумки. А что в термосе?
― Я знаю одну славную пару, друг от друга просто рук оторвать не могут, они живут вон в том доме, который мы прошли, в лабиринте заборчиков из ящиков. Они сейчас, бедняжки, в Соединенных Штатах на какой-то конференции по экономике коров. Это их собственность, поэтому можно располагаться как дома.
Пытливый взглядик на Гуннара, нос морщится, уголки губ задумчиво поджимаются.
― Тема луга постоянно всплывает у Рембо. У него это образ мира после потопа. Мир заново ― после того, как утонет. Шекспир тоже среди лугов вырос, деревенский мальчуган.
― Рембо.
― Он называл их клавесином. Клавесин лугов.
