Ухмылка понимания из самой середины смятой футбольной фуфайки, стягиваемой через голову.
― Который только-только из хорошенького становится симпатичным.
― И превращается в красавца-подростка, который, проницательно догадавшись, мгновенно увидел в гонораре натурщика скейтборды рюкзаки неприличные комиксы и отвратительные граммофонные пластинки.
На одном колене, развязывает шнурки.
― Ха. А как насчет партитуры первой партиты Баха, новых струн к скрипке и новых трусиков, видишь?
Гуннар с заточенными резцами.
― Я тут знакомлюсь, произнесла Саманта, с этим вот датским ангелочком с совершенно неангельскими водопроводными аксессуарами.
― А ангелы писяют? Они вообще хоть кислородом дышат?
― В Писании все они ― мужчины, я полагаю. Только не ебутся, поскольку каждый ― единственный представитель уникального биологического вида, а виды не скрещиваются.
― Какое тоскливое место, эти небеса.
― Я не вид, сказал Николай. Гуннар, а ты делал вот этого мужика в наручниках на фотке?
― Это Мартин Лютер Кинг. Стоит в церковном садике в Ютландии, как из Аархуса выезжать.
ПОНИ НА ОСТРОВЕ ФИН
Рассекая на пони голышом по лугу, красному от маков, сладостным июньским днем, точно Карл Нильсен в Остерпорте (о котором кряквы судачили с зеленоногими куропатками: О большое о шести ногах), Николай глотал весенний воздух будто индеец-пони, и в ложбинах выискивал бизонов, а в облаках -орлов.
― Потише, сказал Гуннар. Может, передохнешь?
― Он уже далеко ускакал, откликнулась Саманта. Я по глазам вижу.
― Что? спросил Николай.
― Николай редко здесь бывает. Приезжает такой деловой, сразу штаны долой, встал в позу и нет его ― уже отправился, как Стин, драться с фашистами вместе с Бандой Черчилля или в своем космическом отсеке летит сквозь фосфоресцирующую межпланетную пыль к галактикам, сплошь заросшим лесами сельдерея и ползучей красной слизью.
13
Сеанс рисования, Гуннар напряженно-внимателен, Николай скучает, терпит, ведет себя хорошо.
― Почему взрослые такие тупые?
― Те, кто, по твоим словам, тупы, друг Николай, всегда были такими. И детьми они тупыми были.
Николай задумался. Тишина состояла из пчел, скрипичного пассажа виртуозной лени, плотной недвижности.
― С другой стороны, ты несколько прав. Умненькие детки действительно вырастают и становятся тупыми. Знать бы, почему. Загадка столетия: разумные дети превращаются в подростковое быдло, которое взрослеет до напыщенных тупиц. Почему, вот вопрос.
