— Пленных нет?
— Нет, только убитые, — смущенно ответил Склюев. Он недавно пришел на штабную работу, и ему приходилось учиться в бою. Я спросил майора:
— Какой промах допустил сегодня противник?
— В таком бою, — ответил он, — трудно было разобраться, какой у него промах.
— Его промах вот в чем заключался, — сказал я. — Противник атаковал не одновременно и тем дал нам возможность маневрировать огнем и силами. Если бы утром первый удар был нанесен одновременно с запада и с юга, ничто бы нас не спасло. Немцы, видимо, не приняли нас всерьез, думали, что хватит нам и одного удара. Вы врага проучили. Ждите завтра двойного удара. К этому мы должны серьезно подготовиться за ночь.
Григорий Даргович собрался идти с нами в батальоны. Я сказал, что не надо. Вид у него был неважный: беспредельная усталость в каждой черте лица.
— Вы не больны? — спросил я у него.
— Нет, просто третьи сутки не спим. Уездились.
— Мы пройдем сами, а вы ложитесь часа на два. Блбулян усмехнулся. Я повернулся к Афанасьеву:
— Товарищ майор, вот вам партийное поручение, Обеспечить, чтобы командир полка поспал два часа, Об исполнении доложите в двадцать четыре ноль-ноль. Проводите нас немного.
На улице Афанасьев осторожно спросил:
— Вы скажите нам, товарищ командир дивизии, в чем же дело? Почему десант севернее Керчи не высаживается? Почему нам не подбрасывают подкрепление? Я… люди спрашивают. А что отвечать?
— Подкрепление подойдет сегодня ночью, — сказал я. — А насчет Керчи пока ничего не известно. Так и отвечайте: пока неизвестно. Как только нам сообщат, сразу поставим вас в известность.
В траншее 1-й роты солдаты и офицеры рассказали нам, насколько точно артиллерия и авиация били по боевым порядкам противника. Поредевшие ряды немцев рота подпустила на 50 метров, а потом расстреляла пулеметным и автоматным огнем. Настроение у людей бодрое, и большую роль в этом сыграло то, что весь день они чувствовали мощную поддержку Тамани. Дивизия была одна на маленьком клочке Керченского полуострова, на первой пяди освобожденной крымской земли, но нас подпирала, поддерживала Тамань. Результаты ее работы были у всех на глазах, и люди не чувствовали, что они одни.
Я обратил внимание всех командиров роты на то, что траншеи плохо оборудованы. Рыть поглубже! Матушка-земля сбережет нас. Завтра придется выдержать бой такой же, как сегодня, а может быть, еще тяжелее.
По первой траншее мы прошли до правого фланга 31-го полка. В окопах 3-й роты застали Клинковского. Он собрал командиров и давал указания по организации огня и минированию впередилежащей местности. При встрече на КП дивизии он мне показался совсем молодым. На самом деле ему было лет тридцать пять. Скупой свет молодого месяца позволял различить энергичные черты лица, а голос, дававший указания, был неожиданно мягок, с учительскими интонациями. Клинковский показал нам два танка, которые подорвались на минах перед оборонительным рубежом роты. Он рассказывал своим мягким голосом, что мины были поставлены ночью. Их сняли с берега и поставили здесь. Я понимал, что комбат говорит не для меня, а для солдат, стоявших поблизости. Покажем, дескать, ребята, начальству, что и мы не лыком шиты. Клинковский знал, что я это понимаю. Знали и солдаты, и они с видимым удовольствием своими веселыми репликами показывали, как ловко у них в роте вышло, что фашистские танки подрывались на фашистских минах.
