Это слово он повторил трижды. Первый раз схватился за один бок, потом за другой, третий раз за лоб. На минуту затих и лежал, будто мертвый. Зепп с беспокойством оглянулся на Марию, та приложила палец к губам.
Глаза Странника распахнулись. В них застыл беспредельный ужас.
— Вода черная! Холод! Всё теперя! Трижды умертвили!
Вот теперь его начало бить и корчить. Он весь изогнулся, съехал с матраса. Раздались тупые удары — это подушка стучала об пол.
Из коридора донеслись взвизги и причитания.
— Теперь держите его за плечи! Крепче!
Марья Прокофьевна достала из шкафчика стакан с приготовленным лекарством и очень ловко влила содержимое больному в разинутый рот.
Он послушно сглотнул и почти сразу обмяк.
— Уходите! Все! — приказала экономка. Коридор опустел.
Она перечитывала записанное, хмурила брови. Странник лежал без чувств, тихо постанывая.
— Давно вы с ним?
Теофельс с любопытством рассматривал не совсем понятную женщину.
— Что?…Давно.
Говорить ей про это не хотелось.
— А вы, простите, кто? — не отставал Зепп. — Я ведь вижу, вы не похожи на остальных.
— Я Мария. — Она печально смотрела на лежащего. — Магдалина.
— Понятно…
Это очень часто бывает: с виду человек психически нормален, а чуть копнешь… Ну, Магдалина так Магдалина.
По имевшимся у майора сведениям, после приступа своей странной болезни Григорий становился благостен и мягок, как воск.
— Скоро он очнется?
— Сейчас…
Серые, ярко блестящие глаза действительно скоро открылись. Они смотрели на потолок спокойно, будто никакого припадка не было.
— Надо свежего воздуха. — Зепп поднялся. — И посадим его ближе к окну.
Так и сделали.
Укутанный в плед, Странник медленно отхлебывал чай, слабо улыбался.
— Ну, Марьюшка, что я нынче вещал? Зачти. Она молчала.
— Ладно, после, — беспечно молвил он. — У меня, Емеля, разные виденья бывают. Малые и большие. Сонные и явные. Какие понятные, а какие и нет. А еще зеркал видеть не могу. У меня в дому ни одного нету. Глядеть в них мне нельзя. Проваливаюсь. Как в пролубь. — Он передернулся, но тут же снова заулыбался.
Все-таки это что-то эпилептическое, предположил Зепп. С типичной эйфорической релаксацией после приступа.
— Две силы во мне, мил человек. Бесовская и Божья. По все дни бесенок поверху семенит, такое уж это племя. Но как молонья Божья полыхнет да гром грянет, тут он в щель. Тогда вещаю голосом ангельским. А отгремит гром, отсияет радуга, и снова лезет лукавый, снова евоный праздник. Ишь, зашевелился, запрыгал. — Он засмеялся, постучал себя по груди. — Вина, плясок просит.
