Работал Сеня не то чтобы плохо, он вообще не работал — присутствовал с отсутствующим видом в инкубаториях, брудергаузах или утятниках — маточниках, но был еще бестолковей новичка Пети Иванцова, и все техническое обслуживание механизмов волок, выбиваясь из сил, слесарь Натальин.
Вера Анатольевна с трудом терпела такое безобразие и наконец не выдержала, пришла к Сене на дом. Все разговоры на ферме были зряшными: она просто не могла достучаться до его разума, до осознания непозволительности такого поведения. Долго сомневалась, стоит ли жаловаться Фене, но сколько же можно! В конце концов деньги нам платят за работу, а не за пассивную созерцательность. Ведь целую неделю он ходит как американский наблюдатель и даже не соизволит дать совет слесарю, а потребуешь объяснений — бормочет что-то невразумительное, косноязычное, с претензией на наукообразность.
Феня после работы успела сготовить ужин, покормила Сеню и Михрютку, потом поросенка и вот сидела в задней комнате у окна, штопала свой рабочий халат. Была она в сломанных очках, перевязанных на переносице черной изолентой, в замызганном фартуке, непричесанная и едва увидела Веру Анатольевну, красивую и требовательную, уже в вечернем платье, с распущенными по плечам волосами, с блестящими во все очки глазами, все в ней ревниво возмутилось, обидчиво закричало, затосковало. И она еще должна была выслушивать выговор за мужа. Феня вскочила, сорвала свои очки и, не раздумывая, спустила кобеля на начальницу:
— Явилась? Здрасьте — пожалуйста! И нарядная какая, в золотых очках, туфли «ни шагу назад», клипсы — на свиданье, что ли, а к нам по пути? Выступай, выступай, красавица, выставляйся, соломенная вдова, показывай свой молодой товар, дави нас, старух несчастных! Поди, мимо дома Межовых прошлась, Зою Яковлевну подразнила, а? Ну пойдем, полюбуйся, полюбуйся на своего работника — вот он, наш кормилец!
И, распахнув одной рукой дверь в переднюю, другой втолкнула растерявшуюся Веру Анатольевну.
Почти голый, в одних трусах, Сеня, обложившись грязными деталями, лежал посреди пола и, орудуя длинной линейкой и толстым плотницким карандашом, что-то вычерчивал на оборотной стороне столовой клеенки. Рядом стояла на коленях Михрютка, перепачканная машинным маслом и мазутом, и разбирала электропрялку. Разводной ключ у ней со звоном срывался, но она, верная помощница отца, пососав то один, то другой ушибленный палец, упорно откручивала непослушную гайку. На вошедших они даже не взглянули.
