Даже сейчас, столько лет спустя, сжимаются кулаки от того воспоминания. Никогда не рассказывал Егорий сыну, как дед добивался его появления на свет. И не расскажет. Незачем ему знать. Как и о том, что в первый год жизни каждый день для него мог стать последним: долгожданный продолжатель королевского рода пришел на свет слабеньким, и лишь милостью Господней да искусством Вахрамея задержался здесь. Над колыбелью сына и примирились окончательно с судьбой молодые родители: беда и забота если разводят, так навсегда, а если сближают – так прочно. Их – сблизили. На Леркиной памяти мать с отцом жили душа в душу.
Эх, Лерка, думал король, ты и не знаешь, и представить не можешь, скольким я тебе обязан. Отец получил поддержку Белополья – да и я унаследовал ее вместе с амбициями Мирославиных родичей, – а мы с Мирой получили счастье. То самое счастье, которого уж и не чаяли… а еще – лучшего сына и лучшую дочь на свете. Король скрежетнул зубами. Неведомые пока враги знали, куда бить: за детей Егорий боялся куда больше, чем за собственную жизнь.
За окном потихоньку светлело, а король Егорий все мешал думы о дне предстоящем с воспоминаниями. Все искал, кто мог бы – не желать, нет, эти-то наперечет известны! а – действовать против него, и действовать успешно. Вязал узелки на память: что проверить, о ком побеспокоиться, с кем поговорить сегодня же, а с кем, наоборот, оттянуть встречу насколько получится. Здесь, у постели сына, ему думалось лучше, чем у себя в кабинете: он видел Леркино лицо, пусть бледное, но живое, слышал ровное, спокойное дыхание – и путающая мысли тревога отступала.
Валерий пришел в себя на рассвете. Миг пробуждения король уловил сразу же: по сбившемуся ритму дыхания, по внезапной испарине на лбу сына. И, едва Лерка открыл глаза, перед носом его оказался оставленный Вахрамеем стаканчик, и строгий голос отца велел:
– Пей!
Лера выпил, откинулся на подушку и тут только сообразил, что отец поддерживал его голову. Бледные губы тронула улыбка:
– Доброе утро, папа.
– Доброе, доброе, – ворчливо ответил Егорий. Взял ладонь сына в свои, сжал легонько. – Я не спрашиваю, как тебе спалось: после Вахрамеевых-то зелий. Если что нужно, скажи.
– Да вроде и нет, – удивленно признался Лера. – Как дела, папа? Узнали что?
– Толком ничего. – Егорий почти не кривил душой: не перечислять же смутные догадки, пусть кое-какие из них и могут привести к верному следу.
– Темнишь, папа? – в голосе принца явственно звучал упрек.
