Теперь Алена все силы бригады бросила на поле. Жатва была в самом разгаре:
рожь уже сжали, а ячмень и пшеница еще стояли нетронутые. Под палящими лучами солнца быстро вызревал овес.
…В эту пору неожиданно разгорелся спор.
* * *
Кончалось обеденное затишье. Поле, застывшее на какой-то час в ленивом покое, начало привычно оживать. Зашевелились женщины, откуда-то с дороги донеслось далекое тарахтенье колес. Возле недожатого загона в Алениной бригаде стал собнраться народ. Несколько вернувшихся с обеда жней, в ожидании, пока подойдут остальные, сидя на припеке, негромко переговаривались. Кое-кто дремал, спрятав от солнца голову между снопами.
Не успели еще все собраться, как тетка Маланья испуганно поднялась, посмотрела на солнце.
— А боже ж мой, — крикнула она удивленно, — вечереет! Скажи ты, как время летит!.. Заспалися!
Алена вскочила — неужели, правда, проспала? Ей казалось, и минуты не прошло еще, как она глаза закрыла. Тень, что выползла из-за снопов, была осторожной, несмелой.
Посмотрела на небо — ослепла от искристо-белого, раскаленного блеска: солнце еще только-только начинало клониться к закату.
— Ух, как разморило, — проговорила, лениво подымаясь, Лизавета. Разомлела я…
Она потянулась, смачно зевнула, подвязала белую измявшуюся косынку, которая сползла с головы.
— Гляньте-ка — она разомлела! Разморило ее! Я тебе разомлею! Вот как протяну перевяслом по спине! А вы что стоите, как вешки? Будет бока отлеживать! — набросилась на жней Маланья. — Обед кончился! Пошевеливайтесь!
Строго сведя сердитые брови, она оглянулась. Все жнеи уже поднялись, одни пили воду из жбанов, другие брались за серпы.
Хотя Маланья командовала полушутя, женщины зашевелились заметно быстрее.
— Вот как нужно с ними, бригадир!
Глянь, я хоть и самозванец, а слушают.
Знают, что шутки со мной плохие. Я вострая! Еще когда в солдатках ходила, звали меня "фельдфебель в юбке".
— Фельдфебелей, тетка Маланья, теперь отменили. Они были при старом режиме…
— Отменили, говоришь? Так то же тех, что ходили в шинелях, а не в юбке. Поняла? Поговорите еще у меня, сороки!
Маланья легко согнула свое худощавое тело, привычно захватила жилистыми цепкими руками горсть спелого ячменя, подрезала его серпом и, кладя на жниво, крикнула:
— Алена! Колос начал осыпаться! Ай-яй!
Жать надо быстрей!
Алена, которая все это время напряженно к чему-то прислушивалась, озабоченно перебила ее:
— Что это жнейки с «Кругов» по слышно?
— А кто там, рыбка, на ней?
