На лугу осталась одна Алена.
* * *
"Дождь скоро…" Алена поднялась, выбралась из шалаша. Мрак;, окутавший все вокруг, был теперь не таким густым, как с вечера. Справа на небе все еще зеленела прогалина с мигавшими на ней звездами.
Она не расширилась, как надеялась Алена, а стала еще уже. До слуха Алены дошло мерное, однообразное: чап-чап-чап. "Это по Припяти пароход плывет из Мозыря в Киев, каждый раз в одно и то же время: значит, теперь два часа…" — подумала она.
Крыша шалаша тревожно шелестела сухими листьями.
"Прибьет сено. Жди потом, когда просохнет. Будешь сидеть, как привязанная возле этих прокосов…"
А все было бы иначе, если бы: они хоть скопнили. Пройдет дождь, выглянет солнышко, разворошишь копну, и не успеешь оглянуться — подсохла. Бери да складывай в стог пахучее, как рута, сено. Обидно Алене еще и потому, что несобранного сена оставалось мало, за два часа все собрали бы, если бы она вечером задержала бригаду.
Алена поняла, что медлить больше нельзя, нужно всех будить… Онч снова услышала приглушенный шум удалявшегося парохода и подумала: "Там тоже не спят.
и на поле, небось, не спят, возят снопы или скирдуют… Да и не только в нашем колхозе…"
Едва она решила было разбудить Маланью, как увидела, что бабка выбирается из шалаша.
— Не спится, тетка Маланья?
— Не спится, — проворчала бабка. — Ох, поясницу ломит! Дождь будет, чтоб он пропал… — Она схватилась рукой за бок и застонала: — Не дай бог, в крюк согнет, тогда мой Игнат покою не даст: это, скажет, тебе за твой ехидный характер…
Аленка, а как же то сено, что у лозняка?
— Я вот как раз и думаю о нем, — ответила Алена, обрадованная тем, что и Маланья беспокоится о том же самом. — Хочу будить, тетка, людей.
— А что же, буди, — решительно посоветовала Маланья. — Всех буди.
— Я скажу, боевая тревога, — пришло вдруг в голову Алене, — как в партизанах…
Первой она разбудила Лизавету.
— Лизавета, Лизавета, тревога!
Та сразу вскочила, ударившись спросонок о какой-то сучок в шалаше, не могла понять:
— Что? Тревога? Какая тревога?
— Сено нужно собрать. Дождь!
На прокосы шли молча и тихо. Гриша Атрошко в темноте споткнулся о кочку, выругался.
Внезапно черное небо треснуло, вспыхнула изломанная огневая расщелина и выхватила из тьмы зубчатый край леса, копны, людей, что шли с граблями…
Через мгновенье снова опустился мрак, верный и тяжелый. После вспышки молнии ночь казалась темнее, чем прежде. Снова, почти над головой, раздались раскаты грома. Колхозники заторопились, зашагали быстрее.
