— У меня, Павел, сегодня как будто праздник — кончили жать, молотим… Гора с плеч. Горячо мне пришлось в этом августе, довелось попариться, но хорошо, что хорошо кончается…
Мартин схватил руку Павла, крепко пожал:
— Ну, бывай… Пора и честь знать, как Настя твоя сказала. Иди, отлеживайся, скоро в работу возьму. На отдых долгий не надейся, хоть ты и друг мой — не дам долго гулять, нужен ты, казак, мне…
— Э-э-э, нет, брат, ничего не сделаешь. — Павел смеется, хлопает Мартина по плечу. — Ничего со мной не сделаешь, хоть ты теперь и мое непосредственное вышестоящее начальство, которому я обязан подчиняться… Не имеешь никакого права…
После семи лет — как ни крути — семь месяцев выходит…
— Ого, у тебя, брат, планы широкие!
— А как же! Воевать так воевать, а отдыхать так… не скупясь.
Павел медленно пошел домой. Он думал о том, что прошло уже семь лег, как он не работал в колхозе, да не каких-нибудь лет, три войны отгрохотало, и вот он снова идет по улице, как ходил когда-то хлопцем после свидания с Настей. И Мартин тут ходит. Раненый, искалеченный… "Эх, жалко, что нет его Ганны…" Многих не стало в Кореневке. Андрея нет… Андрея Гаркуши, его товарища… А Алена похудела, постарела. Сколько Андрей бывало говорил ему о ней, чуть не каждый день по два письма посылал, пока возможность была…
И Кореневка теперь не та. Половина ее — с того края, который строился в последние перед войной годы, — пошла огнем, там, где теперь пепелище и непокрытые крышами новые срубы, стояли раньше просторные, светлые хаты, цвели под окнами акации и каштаны. Возле хаты Андрея на лавочке собирались бывало каждый вечер девчата и хлопцы, — пели, разговаривали, потом расходились парами кто куда… Только Андрей с Аленой оставались возле хаты на скамейке, шептались о чем-то до самого рассвета…
Подойдя к своей хате, Павел остановился, раздумывая, войти ли в дом или, может, податься в поле, на шум молотилки, куда манило его сердце. Постояв минуту, медленно пошел дальше.
"Придет следом, найдет. Обязательно найдет, красивая моя", — подумал с нежностью о Насте.
Почему не хочется спать? Он ведь уже третьи сутки почти не смыкает глаз, вконец измотался от дороги и от бессонницы.
Почему хочется смотреть на эти поля и хаты, слушать бессонное бормотание молотилки?..
В конце улицы Павел встретил старика в военной, с выцветшим малиновым околышем, шапке. Старик шел медленно, опустив голову, сгорбившись, в правой руке его был топор с длинным, словно отполированным от долгого употребления топорищем. Человек был погружен в свои мысли и, видно, рассуждал сам с собой. "Старый Коржик", — узнал Павел.
