— Разве ж она постесняется? Она такая хитрая… Привыкла все вершки снимать, — не утерпела Алена.
— Это кто привык вершки снимать? Я? Да если б у меня кони были такие, как у тебя, я и говорить бы ничего не стала.
— Кони у нас одинаковые, не выдумывай. А зато у тебя людей больше. Тебе ж и жать осталось мало, а я и не знаю, когда закончу…
Ссора разгоралась снова.
— Эх, и охочие ж вы у меня до дискуссий. Может, и мне слово дадите сказать?
Причины выискиваете? Ищите, ищите — не одну найдете. Да, у нас мало лоша- дей — в три раза меньше, чем до войны!
И машин мало. А самое главное-людей не хватает… Вон сколько причин! Но все это временные причины. Через год-два машин у нас будет столько, что все ими станем делать… Люди из армии вот-вот вернутся…
Мартин вытащил из кармана кисет, свернул самокрутку. Широкие, в мозолях ладони тяжело легли на стол.
— А пока, хоть многое нам мешает, мы свое все равно сделаем. Мало людей, мало машин, мало лошадей, а мы сожнем и обмолотим. Увидите… Люди выручат. За двоих, за троих будем работать, а сделаем…
Вы только помогайте мне.
От этой уверенности, звучавшей в словах и голосе председателя, он показался Алене более сильным и высоким, чем обычно. Такое же чувство возникало у нее и раньше, когда Мартин, молчаливый и спокойный, вел их на прорыв немецкой блокады у Лапотовского шляха. Тогда они уверенно шли за ним, хотя не знали, что ждет их там, впереди: жизнь или смерть. С того времени Алена стала относиться к Мартину с особенным уважением.
Мартин встал из-за стола, по-военному подтянутый, и, слегка прихрамывая, подошел к женщинам.
— Ну, вот! Поспорили и довольно. Кто на старом снова споткнется — не пожалею ни ока, ни бока. Хватит… Завтра к вам подойдет помощь. Я сказал, чтобы всех, кого можно снять с постоянной работы, послали на поле. Всего снимаем шестнадцать человек. Мне сдается, лучше всего поставить их на скирдование. Я боюсь, чтобы не было разрыва между скирдованием и жатвой. Нужно и то и другое делать сразу. Что вы скажете на это?
— Правильно, надо скирдовать! — Алена кивнула головой. — Со скирдованием у нас совсем неладно.
Настя тоже не возражала:
— Нехай будет по-твоему, Мартин.
В эту минуту дверь открылась и в комнату вошла худенькая темноволосая женщина.
— Настя тут? — с порога взволнованно спросила она.
Настя встревоженно вскочила.
— Что там?
— Ячмень, наш потравил кто-то.
— Какой ячмень? Где?
— На "Далеком поле". Бабы оттуда пришли, говорят — лошадьми… Там видны следы конских копыт…
