— Проспорил, товарищ генерал! — признался Брагин.
— То-то! Не задавайся! — весело сказал Харитонов.
Все рассмеялись.
— Учту, товарищ генерал! — вытирая вспотевший лоб, сказал Брагин.
— А песни петь научился? — неожиданно спросил Харитонов.
— Не выучился, товарищ генерал. На это у нас есть Алиев!
Харитонов обвел глазами бойцов и остановил взгляд на высоком красивом бойце, по выражению лица которого он догадался, что это и есть Алиев. Боец вздрогнул при упоминании его фамилии, повел черными глазами и, опустив голову, затаил дыхание.
Харитонов подошел к нему.
— Стушевался? Не люблю робких. Экая стать, а застенчив, как девица!
— Это он вас стесняется! — вступился за бойца Брагин. — А без вас он тут… Палец в рот не клади!
При этих словах Брагина Алиев приподнял голову и, справившись с волнением, прямо посмотрел на Харитонова.
— Ну вот что, горьковчане! Я в этой дивизии служил до войны.
Не за горами бой. Смотрите же! Глупая смерть не нужна. А так надо: Клейсту гроб, а сам живой! Ясно?
Простившись с бойцами, Харитонов пошел по траншее, но в группе бойцов долго еще слышались восклицания и добродушный смех.
Из всех видов неприятельской активности всего более раздражала Харитонова бомбежка. Она не только наносила урон его войскам, но, разрушая связь, ставила его самого в зависимость от случайности, обрекала на бездействие, уравнивала с теми, кто еще никогда не был на войне.
Лицо Харитонова, молодое, когда он был в хорошем расположении духа, старело, когда он пребывал в дурном'настроении. Так выглядел он теперь на узле связи. Он знал, что обращает на себя внимание связисток, и недовольно хмурился.
Но в то время, как он стеснялся молодых связисток, боясь выказать перед ними свое душевное состояние, он не подозревал, что девушки любили его как раз в эти минуты, когда им казалось, что он нуждался в сочувствии. Харитонов был здесь домашний и по-особенному родной.
Чувство, которое испытывали к нему все девушки, разделяла и Зина. Она была направлена сюда отделом связи армии.
То выражение прилежности, которое так красит лица молодых девушек, когда они заняты серьезным делом, — было заметно и в ней. Она то хмурила свои густые брови, то удивленно поднимала их, когда в лежащей перед ней телеграфной ленте что-то казалось не совсем ясным, настойчиво разглаживала кончиками пальцев злополучную строку, будто этим движением можно было прояснить фразу.
Нечаянно взглянув на Харитонова, она перехватила его тяжелый, беспокойный взгляд, и ей сделалось еще более неловко за свою медлительность.
