Отец на Джо Медору даже не смотрит, и Джо не оборачивается — глядит только в зеркальце заднего вида. Впереди тупик со стеной, ему придется развернуться и еще раз проехать мимо дома. Это больше не его дом, но у него теперь есть Марина, которая сидит строго и торжественно на заднем сиденье его машины, ее руки в перчатках покоятся на пояске плаща.
Отец кидается в дом — через парадную дверь, дальше, во двор, где и стоит, пока не стихает шум мотора. Он снимает куртку; всю ночь шел дождь, запахи слишком резкие, где-то чирикает птичка, и это бесит Фрэнки: он думает о песнях, которые услышит Марина там далеко, на Мальте, без него. Он обводит взглядом двор: на бельевой веревке висят только прищепки, на паутине между ними поблескивают капельки. На траве лежит — как врата ада — старая парадная дверь.
И он принимается за работу: разбивает дверь на куски, орудует молотком. Всё визжит и скрежещет; ему хочется орать в голос, выть что есть мочи — что угодно, лишь бы заглушить опустошенную тишину, ползущую из дома.
Он поднимает дверь: та сторона, что лежала на траве, скользкая, по ней ползают мокрицы. Пила вгрызается в дерево — Фрэнки гонит тишину прочь. Он напевает песню без мелодии, голос рвется из нутра.
Он колотит молотком до позднего вечера и не может остановиться. Выходит снова, хотя на ладонях вспухают багровые бугорки. Так и стучит в темноте. Что-нибудь да построится, думает он.
На сооружение клетки уходит месяц. Он посадит в нее какую-нибудь живность. Купит кур или, например, кроликов. Для дочек.
Мама рассказывает мне эту историю каждый раз по-разному, но заканчивает всегда одним и тем же.
На самом-то деле, Дол, он хотел распилить на куски меня. Как фокусник. Понимаешь, никак не мог такого вынести. Ревность! Вот что делает с человеком ревность, детка.
Ей тогда и в голову не приходило — а если и приходило, то она это держала при себе, — что он делал это из-за нас, из-за того, что в ту зиму проиграл все. Он тогда решил исхитриться и вернуть удачу.
Кроликов мы любили. Но и они исчезли. Отец убил всех до одного — кого на еду, кого из спортивного интереса, кого вообще безо всякой причины. Он даже ставки ими делал; вытаскивал из куртки, швырял их мягкие тельца на прилавок в букмекерской конторе. Они были его валютой, и он потратил их всех — за исключением тех, которых уничтожила я.
Это животный инстинкт. Так сказала мне мама, когда я ей это показала, отвела в сад и показала: крохотные комочки плоти, обрывки шерсти — все, что осталось от малышей. Я не могла понять, в чем виновата, чем их обидела: я так ими гордилась. Они были похожи на сахарных мышек, что продаются в кондитерских. Мама сказала, что крольчиха съела своих детенышей. А я зря их трогала — этого делать нельзя.
