За исключением шума текущей вдоль берегов воды и шлепков, когда «Лотос» ударялся о большую волну, вокруг царила полная тишина.
Наконец Анна Рилей заговорила:
– В это трудно поверить. Зачем я нужна им? Я работаю в подразделении уже два года, и это впервые, когда мне угрожают. Они могли бы добраться до меня в любое другое время.
– Такова переменчивость судьбы. Если бы вы остались в своем собственном коттедже, расчесывая свои прекрасные черные волосы, на вас бы никто и не обратил внимания, но вы не сделали этого и вас там не было. Время не повернуть вспять. Поверьте, теперь вы меченая.
– Что будут думать обо мне в подразделении?
– Совсем не то, что им следовало бы, если бы ваши обглоданные кости принесло среди серфингов завтра утром.
– Это все еще возможно?
– Нет. Пока они больше не будут искать нас, а выждут, когда все уляжется. Потом Лабид обратится к своему хозяину, и когда-нибудь под покровом ночи он пошлет парочку экипажей, чтобы уничтожить нас. Они засекут координаты этой старой жестянки с помощью инфракрасного или обычного гидролокатора.
– Выходит, нет никакого смысла во всем том насилии и зле, которое мы навлекли на себя, поставив себя вне закона.
– Есть один очень важный смысл. Мы пока еще живы и в состоянии принимать решения, а это уже немало. И это, кстати, напоминает мне, что вы могли бы смотаться в камбуз и открыть пару банок консервов своими нежными пальчиками. И кофе. Сварите немного кофе.
Уже в который раз за эту ночь Анну Рилей пытались поставить в неловкое положение, но она не собиралась сдаваться.
– Почему я? Почему бы вам самому не сделать это?
– Разделение труда. Одни должны думать, другие – носить воду и рубить дрова. Идите и делайте, что вам говорят.
Шеврон закончил это таким тоном, что было совершенно очевидно: его не заботит, как он выглядит в глазах остальных.
Темнота скрывала ее лицо, и Шеврон не мог видеть его выражения, предупреждавшего, что счет предъявлен и что если бы в рубке нашлось немного толченого стекла, он несомненно получил бы его полную ложку в чашке с кофе. Ее голос был достаточно сдержан, но слова выражали готовность подчиниться.
– Хорошо, хорошо. Я всего лишь хотела только узнать. Дайте мне десять минут.
Когда она вышла, Закайо сказал:
– По-моему, она восприняла это достаточно хорошо. Слишком много свалилось на нее враз.
Затянувшееся молчание могло навести на мысль, что Шеврон сознавал свою излишнюю суровость.
– Я знаю. Ее просто тошнит от меня. Это хорошо. Это отвлечет ее от собственных переживаний. Каждому необходима какая-нибудь заинтересованность.
