- Куда ты уходишь? - вскрикнула она растерянно, с обидой.
В нем вспыхнула досада.
- Тебе пора бы спать.
Она привстала, опершись на локоть.
- Ты совсем уходишь?
- Послушай, - сказал он, вдруг сообразив, как вывернуться, - я ухожу ненадолго…
- Нет.
- Я очень ненадолго ухожу, - он испуганно и торопливо сыпал словами, стремясь убедить ее, прежде чем она разволнуется по-настоящему. - Я скоро вернусь и заберу тебя.
- Я пойду с тобой! - крикнула девочка.
- Миссис Суини…
- Не хочу!
- …присмотрит за тобой. Ты ведь…
- С тобой пойду!
- …любишь миссис Суини.
Она плакала, охваченная ужасом, паникой, она отчаянно умоляла, топя его уговоры в потоке страстных и бессвязных выкриков. Маколи поразила решительность ее протеста. Ее безрассудное упрямство взбесило его.
Он встал.
- Слушай-ка, - крикнул он. - Я не собираюсь тут с тобой валандаться. Велено тебе оставаться и конец.
Он повесил на плечо свэг и двинулся к дверям. Девочка выскочила из постели и попыталась оттащить его назад. Вспыхнув от злости, он бросил свэг на пол, схватил Пострела на руки и крепко шлепнул ее. Потом плюхнул на кровать и рывком накрыл с головой одеялом.
- Лежи тут, - сказал он.
Распахнув пинком дверь, он захлопнул ее за собой и, все еще кипя от гнева, вышел.
Пройдя полмили по дороге, он начал чувствовать угрызения совести. Он был взбаламучен, словно у него сперва переболтали все внутри, а потом пропустили через отжимочный каток. Рука все еще горела. Нехорошо, что он так сильно ударил девочку. Да и вообще, разве можно было так уходить? Иначе, правда, ничего не получалось. Это нужно было сделать. У него не оставалось другого выхода. Но это выход для труса, а с каких пор, черт возьми, он стал трусом? Отродясь им не был. То, что ему требовалось, он всегда брал, не оглядываясь - смотрит кто или нет. Делал, что хотел, и плевал на все. Он собирался сказать дочке, что уходит. Так почему же не сказал? Норовил улизнуть потихоньку, обманом, перевалив на чужие плечи неприятную обязанность все объяснять и успокаивать девочку, когда наутро она обнаружит, что он ушел. Догадывалась ли она о том, что он задумал? Могла ли возникнуть у ребенка такая мысль? Во всяком случае, в ее голосе звучали недоверие и обида. Или он просто вообразил это себе? Струсил и смылся. Но чего он боялся? Раз ему пришлось смываться, то ведь не просто так, он, выходит, чего-то стыдился. А если ему есть чего стыдиться…
Да, но иначе он не смог бы утихомирить девчонку. И ведь не убил же он, не покалечил ее. Все это для ее же пользы. Сейчас ей не понять. Зато позже поймет. И перестанет убиваться.
