- Понятно, - сказала Чарли. - Да, неплохо получается!
- Ну а потом, когда лошади будут уже его, он перестанет накачивать их водой, позволит им нормально выигрывать, продаст их или пустит на племя и сорвет еще один крупный куш.
- Чисто задумано.
- А главное, проще простого!
- Интересно… - протянула Чарли. - Нельзя ли и нам провернуть такую же штуку? А то приходится выплачивать такую уйму налогов… А если один из нас вдруг умрет, мы потеряем еще кучу денег на том, за что и так уже выплатили налог.
Я улыбнулся:
- Мне трудно представить себе что-то, что колебалось бы в цене так же легко, как лошади.
- Ну тогда давай купим еще несколько лошадей!
- И к тому же нужно знать с точностью до месяца, когда ты собираешься умереть.
- О черт! - рассмеялась Чарли. - Жизнь состоит из сплошных геморроев!
- Ну, мы-то, по крайней мере, геморроем не страдаем.
- А чем налоговый инспектор лучше? - возразила она.
- Я тебе привезу пару самородков из золотой шахты, - пообещал я.
- Спасибо большое.
- Я тебе еще раз позвоню… ну, скажем, в четверг вечером. К тому времени я буду уже в парке Крюгера. Четверг тебя устроит?
- Да, - сказала она трезвым голосом, из которого сразу исчезла вся смешливость. - А я к тому времени успею съездить к Нериссе и выясню все, что можно.
Славные самолетики эти «Дакоты»! Два из них поджидали нас в небольшом аэропорту «Ранд» близ джермистонского ипподрома, припав на задние колеса и весело задрав в небо свои дельфиньи морды.
Мы загрузились в один из них в восемь утра в понедельник вместе с несколькими другими пассажирами и порядочным количеством груза. Утренний свет был жесток к Родерику Ходжу. Сейчас более, чем когда-либо, сделалось заметно, что его прощание с юностью сильно затянулось. Я подумал о том, что этот зрелый мужчина рискует упустить период, когда он мог бы выглядеть наиболее внушительно. Если Родерик не опомнится, он может в один прекрасный день из стареющего юнца сразу сделаться стариком. Эту ошибку журналисты совершают значительно реже актеров.
На нем была коричневая замшевая куртка с длинными рукавами с бахромой, свисающей с каждого шва, рубашка с открытым воротом в оранжево-бежевых тонах, брюки в облипку, подчеркивающие мужское достоинство, и последняя модель армейских ботинок. На другом конце шкалы находился ван Хурен в своем темном деловом костюме. Он пришел последним, сразу взял погрузку в свои руки и в два счета загнал нас в самолет.
Полет на «Дакоте» занял час. Приземлились мы в ста шестидесяти милях к югу, в уединенном шахтерском городке, где на всех ковриках и салфетках было написано «Велком»*.
