Худощавый, с узким лицом и темными живыми глазами подросток «был непохож на других». «В этот период, — вспоминал В. Кецховели, — характер товарища Сталина совершенно изменился: прошла любовь к играм и забавам детства. Он стал задумчивым и, казалось, замкнутым». Более старший семинарист Сеид Девдориани, учившийся уже в третьем классе, еще более наблюдателен: «Тихий, предупредительный, стыдливый, застенчивый — таким я помню Сосо с первых дней семинарии до знакомства».
Казалось бы, странно, что на основании подобных оценок А. Буллок делает неожиданный вывод: «Сталин научился прятать чувства с мастерством опытного лицемера (курсивы мои. — К.Р.), и это свойство стало его второй натурой. В глубине души он вынашивал ненависть к власть имущим, но не вообще, а лишь поскольку был затронут лично он».
Конечно, английский историк выдумал этот вывод. Но, чтобы выглядеть убедительным, он приводит цитату из воспоминаний дочери Сталина — Светланы Аллилуевой, написанных ею уже в пожилом возрасте. Она утверждала, будто бы «в результате учебы в семинарии он пришел к выводу, что все люди нетерпимы, грубы, обманывают других, чтобы подчинить их своей воле; что все люди интриганы и, как правило, обладают множеством пороков и весьма малым количеством добродетелей».
Вызывает изумление: неужели исследователь, цитирующий «воспоминания», не понимает, что эта обличающая всех людей гневная филиппика не имеет даже косвенною отношения к мировоззрению Сталина вообще и ужтем более к его юношеской философии? Неужели Буллок не может осознать, что этот озлобленный упрек в отношении «человечества» не более чем старческий вывод самой Светланы Иосифовны? К которому она пришла на склоне жизни, под влиянием собственных неудач и разочарований. В ней явно говорит возмущение, вызванное пропагандой хрущевского периода, нагло очернявшей ее отца после его смерти. И, пожалуй, англичанин может это понять. Может, но не хочет...
Впрочем, подобные глупости писали и другие сочинители. И лишь после многих десятилетий бездумной пропаганды историки с удивлением стали соображать, что юный Сосо, безусловно, был романтической натурой. Именно эта романтика, замешенная на обостренных чувствах человеческого достоинства и восприятия справедливости, заставила его сделать первые шаги к осознанию социальных проблем. Конечно, все революционеры, вне зависимости от того, осознают они это или нет, являются романтиками, готовыми жертвовать собой ради человеческого блага, но быть вождями, вести за собой, не проявляя страха, массы могут только очень сильные натуры.
