И не успев отвести взгляда, скорее почуял, чем услышал, как шум толпы притих и изменился.
Над головами расступавшихся людей плыл нелепый, оклеенный серебряными звездами колпак. Чародей явился поздравить своего государя и посочувствовать скорбящему отцу.
Узкая рука сильнее вцепилась в Дадонов локоть:
— Кто это? Мне страшно…
Глаза царя встретились с узкими, как ящерицы, глазами чародея. И тотчас наползла пелена.
…Тогда орды наседали с севера и с юга, неся огонь и смолу, обращая цветущие земли в край мрака, пепла и слез. И сколько жизней спасло позолоченное чудище, воссевшее на спице, чуявшее напасть за тридевять земель — и предупреждавшее об угрозе, не дававшее орде навалиться врасплох? Столица давно стала бы городом мертвых, и Дадон не на троне сидел бы — на колу, если бы не тот страшный и царственный подарок…
…Подарок. Ловушка. Месть скопца. Или все-таки бред? И не чародей ли поставил средь чиста поля гибельный шатер, начиненный соблазном?
Дадон тряхнул головой, отгоняя колючую, как ледяная иголочка, мысль. Теперь не важно. Все в прошлом…
— Птица сослужила службу, не так ли? — мягко спросил мудрец. Дадон снова поднял тяжелый взгляд: петушок медленно поворачивался вокруг своей оси.
— Нам время рассчитаться, — продолжал чародей тем же ровным мелодичным голоском. — Получая птицу, ты давал обещание. Помнишь?
Он ничего не обещал старому волшебнику. Вернее, он обещал — «все», «все, что пожелаешь»… В те дни он готов был отдать собственную кожу… Но ведь обещать все — ничего не обещать, и не надо быть чародеем, чтобы понимать это…
— Я подарил тебе петушка, Дадон. Подари мне теперь…
Звездочет замолк, вглядываясь в лицо царя, и произнес уже звонче:
— Подари мне теперь… ее!
Позолоченная птица приостановилась, чтобы начать вращение в другую сторону. Дадону казалось, что он видит оловянные, пуговичные глаза железного стража.
— Кого? — переспросил он медленно. И мигнул, чтобы отогнать видение: тяжелый царский жезл опускается на крахмальный колпак, серебряные звезды обагряются кровью…
— Ее, — повторил мудрец бестрепетно. — Твою новую царицу.
Дадон стиснул пальцы, сжимающие посох. Его рука может и не повиноваться рассудку; еще секунда — и его рука сама собой нанесет удар.
— Ты же скопец, — возразил он глухо. — Зачем она ТЕБЕ?
Чистый детский лобик чародея на мгновение покрылся старческими складками:
— Ты обещал.
Дадон растянул рот в усмешке:
— Золото. Да?
На узкие чародеевы глаза опустились лысые, почти прозрачные веки:
