Узкая дверь в уборную. Рывок…
ОНА преграждает путь, хватает за плечо, белесые брови сжаты, узкие губы неприятно шевелятся:
— Ивар… спокойнее… что ты… смешно… стыдно…
Новый рывок. Зачем ткань его комбинезона так прочна, он бы вырвался… Но до узкой двери уже не добраться, он отброшен на койку, и над ним нависает игла:
— Ивар!
Палач усмехается, глубокие, довольные складки на вислых щеках… Не уйдешь… Цепи коротки… Засовы надежны…
— И-вар!!
Он ударил ее ногами. Она отшатнулась — но замешательство ее тут же сменилось гневом:
— Щенок!
Цепкие пальцы поймали его за шиворот. Она женщина, но она старше на много-много лет, она сильнее… Пока сильнее. Но ему никогда не стать взрослее, его сейчас замучают…
Его снова бросили на койку — на этот раз сильно, грубо. Скрутили выверенным боевым приемом. Жалко затрещали застежки комбинезона, вверх пополз рукав; повернув голову, Ивар увидел собственную руку — голую до плеча, тонкую, покрытую «гусиной кожей». Загнанный, лишенный возможности сопротивляться, он все-таки рванулся в последний раз; перед глазами у него пылала жаровня.
— Мама! Мамочка!..
Ужас пытки был столь силен, что он вышел наконец из ступора и разрыдался.
Он плакал и не видел ничего перед собой; тяжесть, прижимавшая его к койке, неуверено отпустила. Разжались железные пальцы; Ивар не шевельнулся — его сотрясали, корчили новые и новые рыдания.
— Ивар… Ради святыни…
Она отошла; сквозь собственные всхлипы он слышал ее нервный, раздраженный голос:
— Приди сам… Нет, сам приди и посмотри… Да, я беспомощная. Да… Да, вот такая уж. Скорее. Да…
Потом прошло несколько долгих минут — она сидела на противоположной койке, закинув ногу на ногу, а рядом лежало ее орудие. Ивар вздрагивал, не в силах овладеть собой, и глотал слезы. Палач затаился, позвякивая железом, в темном паучьем углу…
Потом рывком распахнулась дверь:
— Какие могут быть проблемы на самом-самом ровном месте?!
Вошел Барракуда. Ивар зажмурился и вжался в стену; палач вызвал подкрепление.
— Посмотри на него, — тихо сказала женщина.
Ивар слышал, как Барракуда наклонился над ним — но только крепче зажмурил мокрые глаза.
— Истерика, — объяснила женщина напряженным, каким-то некстати веселым голосом. — Нервный, чрезмерно избалованный ребенок, воспаленное воображение… Он может такое нафантазировать… Со старшим не было таких проблем. Вообще никаких… А с этим…
Койка под Иваром скрипнула — Барракуда присел на край:
— Ты привила его?
— Нет. Он мне чуть глаза не выцарапал.
