— Они сейчас вцепятся друг в друга!
Гуськин спокойно повернулся к нам и сказал извозчикам:
— Ну, так чего же вы ждете? Въезжайте во двор.
А старик стал открывать ворота.
Дом, в который мы вошли, был, как я помянула, новый, с электрическим освещением, но странной конструкции: прямо с парадного хода вы попадали в кухню. Нас, как почетных гостей, провели дальше, но сами владельцы, по-видимому, построив эти хоромы, так в кухне и застряли. Семья была огромная и ютилась на кроватях, сундуках, скамейках и просто подстилках.
Самая главная в семье была старуха. Потом старухин муж — встретивший нас длинный бородач. Потом дочки. Потом дочкины дочки, дочкины мужья, сын жены сына, сыновья дочки и какой-то общий внук, которого все с любовью и воплями воспитывали.
Прежде всего для порядка спросили у старухи, сколько она с нас возьмет. Именно для порядка, потому что все равно деваться некуда.
Старуха сделала скорбное лицо и махнула рукой:
— Э, что об этом говорить! Разве можно брать
деньги с людского горя? Когда людям некуда пре
клонить голову! У нас места сколько угодно, и
все в доме есть (тут старуха отвернулась и попле
вала, чтобы не сглазить), так мы еще будем брать
деньги? Идите себе отдыхать, дочкина дочка по
даст вам самовар и что надо. И прежде всего об
сушитесь и ни о чем не беспокойтесь. Какие там
деньги!
Мы растроганно протестовали.
Я смотрела на эту удивительную женщину со старозаветным париком на голове (парик был фальшивый, просто черная повязка с белой ниткой поперек, изображающей пробор).
— Мы же не можем пользоваться ее великоду
шием,—сказал Аверченко Гуськину.—Надо непре
менно ее уговорить.
Гуськин загадочно улыбнулся.
— Этт! На этот счет можете быть спокойны. Ну,
я вам говорю.
Больше всех взволновалась Оленушка. Со слезами на глазах она сказала мне:
— Знаете, мне кажется, что Бог послал нам это
путешествие, чтобы мы увидели, что есть еще на
свете добрые и великодушные люди. Вот эта стару
ха, простая и небогатая, с какой радостью делится
с нами своими крохами и жалеет нас, чужих людей!..
— Удивительная старуха! — согласилась я.—И
что удивительнее всего —лицо у нее такое… не осо
бенно симпатичное…
— Вот как не следует судить о людях по их
внешности.
Мы обе так растрогались, что даже отказались от яичницы.
— Бедная старуха, отдает последнее…
Между тем Гуськин со стариком, не теряя времени, стали хлопотать, чтобы раздобыть необходимые бумаги и завтра же ехать дальше.
Сначала старик ходил куда-то один. Потом повел Гуськина. Потом оба вернулись и Гуськин пошел один. Вернулся и сказал, что начальство требует, чтобы Аверченко и я немедленно явились к нему лично.
