Конечно, один я бы потерялся там, среди всей этой шумной нарядной публики. Нам нашли столик, принесли вина, мы выпили за цель в жизни, и Мигель повел меня куда-то в глубину, в соседний полутемный зал, где мерцал огонь, а на его фоне двигались силуэты людей с громадными ножами. Пахло дымом и жареным мясом.
Мы протолкались к месту действия. Посередине догорали громадные бревна, сложенные шалашом, а вокруг, распятые на железных крестах, висели барашки и расчлененные коровы. Мигель позвал одного из бродящих вокруг огня и долго объяснял ему что-то, употребляя непонятные слова. Тот сумрачно кивал, потом, не говоря ни слова, отвернулся и ожесточенно замахал ножом, больше похожим на шпагу, чем на мачете. Парнишка, стоявший рядом с ним, ловко подставлял поднос, и вскоре подошел с горой дымящегося мяса. Мигель принял поднос и кивнул мне — "пошли обратно".
Все было необычайно вкусно, и поднос быстро пустел. Кое-что было мне незнакомо, и я, стараясь не задумываться, что это за часть тела, только запивал добрым глотком вина.
К нам подходили знакомые Мигеля, обнимались, целовались, кто-то подсаживался, о чем-то спрашивал меня, я что-то отвечал, мы пили за знакомство, но все дальнейшие события этого вечера сплелись в один ровный шум. Я спрашивал о чем-то важном, записывал указания Мигеля, обменивался телефонами с его друзьями. В конце концов мы расплатились, с трудом найдя официанта, и вышли на улицу. Пабло, видимо, знакомый Мигеля, отобрал у него ключи, и мы наконец поехали в гостиницу, распевая втроем "О любимый Буэнос-Айрес, когда я увижу тебя…"
Гонсало узнал меня и даже обрадовался, поблагодарил моих провожатых, я выпил чашку очень крепкого кофе и оставил троих кабальеро обсуждать недостатки парагвайских девушек. Ехать в Сан-Тельмо, в любимый бар Пабло, где нас должны были встретить как родных, я отказался. Не знаю, может быть, и зря, но день, начавшийся в 6 утра в Бразилии, затянулся сверх всякой меры.
Ночью за окном была немыслимая гроза, громадные сикаморы в сквере гнулись чуть ли не до земли, молнии полыхали, освещая всё до горизонта, и дождь налетал залпами, ломая ветки. Я засыпал и просыпался от очередного разрыва грома над головой.
Утром небо было тёмно-синим и холодным. Внизу, в баре, никого не было, но неподалеку звенели посудой, и аппетитно пахло кофе. Я вспомнил о такой полезной вещи, как "включенный завтрак", и отправился подкрепиться.
* * *
В этот час в буфете сидели какие-то старательные туристы, судя по размерам и цвету — из Европы, усердно поедающие полезную пищу — овсяные хлопья с молоком, дыню, апельсиновый сок. Меня слегка замутило, я налил кофе, отсел подальше и украдкой закурил. Доставая из заднего кармана помятую пачку, я извлек также листок бумаги с каракулями. Почерк был знакомый, язык определить не удавалось. Постепенно я догадался, что написал всё это сам накануне, но зачем?
