— Хорошего здоровьичка, Кирилл Нифонтович, — поклонился Герасим. — К ужину поспешаете?
— А куда ж еще? Тпру, тпру!
Выцветшие маленькие глазки, лучившиеся детски-наивным любопытством, воззрились на Пелагию, круглые щеки сложились складочками в добродушную улыбку.
— Кого это ты, Герасим, конвоируешь? Ого, и наследный инфант при тебе.
— Сестрица барыне послание от владыки несет.
Ездок сделал почтительную мину, приподнял с распаренной лысины шляпу:
— Позвольте отрекомендоваться. Кирилл Нифонтович Краснов, здешний помещик и сосед. Садитесь, матушка, прокачу, что ж вам утруждаться. И собакуса давайте прихватим, а то Марья Афанасьевна, поди, без него скучает. Глядит с высокого крыльца, не видно ль милого гонца.
— Это из Пушкина? — спросила Пелагия, усаживаясь рядом с симпатичным говоруном.
— Польщен, — поклонился тот, щелкнув кнутом. — Нет, это я сам сочиняю. Строчки льются из меня сами собой, по всякому поводу и вовсе без повода. Только вот в стихотворения не складываются, а то был бы славен не меньше Некрасова с Надсоном.
И продекламировал:
Мои стихи легки, как блохи.
Поверьте мне, мои стихи
Не так уж, в сущности, плохи,
Или, верней, не так уж плохи.
Через минуту-другую уже подъезжали к большому дому, снаряженному всеми атрибутами великолепия, каким оно рисовалось минувшему столетию, дорической колоннадой, недовольными львами на постаментах и даже медными грос-егерсдорфскими единорогами по краям лестницы.
В прихожей Краснов почему-то шепотом спросил у миловидной горничной:
— Что, Танюша, как она? Видишь, Закусая ей вот доставил.
Синеглазая пухлогубая Танюша только вздохнула:
— Очень плохи. Не едят, не пьют. Всё плачут. Только недавно доктор уехал. Ничего не сказал, головой вот этак покачал и уехал.
* * *
В спальне у больной было сумрачно и пахло лавандовыми каплями. Пелагия увидела широкую кровать, тучную старуху в чепце, полулежавшую-полусидевшую на груде пышных подушек, и еще каких-то людей, рассматривать которых прямо сразу, с порога, было неудобно, да и темновато — пусть сначала глаза привыкнут.
— Закусаюшка? — басом спросила старуха и приподнялась, протягивая дряблые полные руки. — Вот он где, брыластенький мой. Спасибо, батюшка, что доставил. (Это Краснову.) Кто это с вами? Монашка? Не вижу, подойди! (Это уже Пелагии.)
Та приблизилась к кровати, поклонилась.
— Вам, Марья Афанасьевна, пастырское благословение и пожелание скорейшего выздоровления от владыки. С тем и послал меня, инокиню Пелагию.
