Он пошёл наверх, к своей жене. Уже в дверях он почувствовал приступ отчаянья и раздражения. Жена шила. На полу валялась одежда, на кровати вилка и кухонная тряпка вмести с газетами и вязаньем. Одна туфля стояла на столе. На комоде лежала зелёная берёзовая ветка и большой булыжник. Пастор, по старой привычке, начал всё подбирать и приводить в порядок.
— Тебе не зачем это делать, — сказала она. — Я бы и сама убрала туфли, когда кончу шить.
— Но как можешь ты сидеть среди такого хаоса и шить?
Жена почувствовала себя оскорблённой и не отвечала.
— Что означает этот булыжник? — спросил он.
— Он ничего не означает. Я нашла его внизу на штранде8, и он мне очень понравился.
Он взял связку засохшей травы, лежавшей на подзеркальнике, и собрал её в газету.
— Да, но, может быть, она для чего-нибудь предназначается? — спросил он и остановился.
— Нет, она высохла. Это щавель. Я хотела сделать из него салат.
— Он валялся здесь целую неделю, — сказал пастор, — и оставил пятно на политуре.
— Да, вот видишь, никто не должен был бы покупать полированной мебели, она никуда не годится.
Пастор разразился злобным смехом. Жена бросила своё шитьё и встала. Он никогда не оставлял её в покое, а отравлял её существование своей глупостью. И опять началась одна из тех бессмысленных и бесполезных ссор, которые повторялись вот уже четыре года с некоторыми промежутками. Пастор пришёл, чтобы смиренно попросить свою жену отложить покупку башМакков, но чувствовал, что он более не в состоянии исполнить своего намерения, досада разбирала его. И действительно, с тех пор, как уехала йомфру ван Лоос и его жена сама принялась за хозяйство, всё шло в доме пастора как-то по-дурацки.
— И вообще ты могла бы несколько осмотрительнее хозяйничать в кухне, — сказал он.
— Осмотрительнее? Мне кажется, я и без того хозяйничаю очень осмотрительно. Разве дело идёт хуже, чем прежде?
— Вчера я нашёл помойное ведро, полное кушаний.
— Ты бы лучше не совал всюду своего носа, тогда дело шло бы лучше.
— На днях я видел в нём целую кучу молочной каши, оставшейся от обеда.
— Да, служанки так ужасно много её съели, что я не могла больше подать её к столу.
— Я нашёл также большой остаток рисовой каши.
— Да, молоко свернулось. В этом я уже нисколько не виновата.
— А третьего дня в помойном ведре лежало крупное очищенное яйцо.
Жена промолчала. Но она, конечно, сумела бы оправдаться и в этом.
— В сущности, наши обстоятельства не особенно блестящи, — сказал пастор, — и ты знаешь, что мы покупаем яйца. А на днях кошке дали яичное пирожное.
