— А что пастор, в самом деле, богат, — спросил он.
Йомфру ван Лоос провела рукою по глазам и опять сделалась деловитой и решительной.
— Богат? Я думаю, что он очень беден.
В Роландсене потухла надежда.
— Ты бы посмотрел его платье, — продолжала она, — да и платье фру. У неё некоторые рубашки... Но он образцовый пастор. Ты его слышал?
— Нет.
— Он самый лучший проповедник, какого мне доводилось слышать, — говорит с бергенским акцентом йомфру ван Лоос.
— И ты уверена, что он не богат?
— Во всяком случае, он был в лавке и получил там кредит.
Весь свет на мгновенье померк в глазах Роландсена, и он собрался уходить.
— Ты уходишь? — спросила она.
— А что тебе собственно от меня нужно?
Так! Новый пастор наполовину было направил её на путь истинный, и она уже прониклась порядочной дозой кротости, но теперь её прежний характер снова одерживал верх.
— Я скажу тебе одно, — проговорила она. — Ты заходишь слишком далеко.
— Хорошо, — сказал Роландсен.
— Ты наносишь мне кровную обиду.
— Ну, и пусть!
— Я не могу больше этого переносить. Я порву с тобой.
Роландсен опять задумался. Он сказал:
— Я когда-то думал, что это будет навсегда. С другой стороны, ведь я тоже не Бог и ничего не могу с этим поделать. Делай, как знаешь.
— Пусть так и будет, — произнесла она запальчиво.
— В первый вечер в лесу ты была не такая равнодушная. Я тебя целовал, а ты мило взвизгивала. Больше я ничего от тебя не слыхал тогда.
— Я вовсе не визжала, — спорила она.
— А я тебя любил больше жизни и думал, что ты будешь моей миленькой собственностью. Да. Так-то!
— Пожалуйста, обо мне не беспокойся, — сказала она с горечью. — Но что будет теперь с тобой?
— Со мной? Не знаю. Я этим больше не интересуюсь.
— Только никогда не воображай, что ты устроишься с Ольгой. Она выйдет за Фридриха Макка.
— Так, — подумал Роландсен. — Об этом знает уж весь свет.
Он пошёл, погружённый в мысли. Йомфру ван Лоос шла за ним следом. Они пришли вниз к дороге, и отправились дальше.
— А тебе идёт быть остриженным, — сказала она. — Но ты острижен очень гадко, совсем неровно!
— На шесть месяцев.
— Я тебе вообще ничего не дам. Ведь между нами всё кончено.
Он кивнул головой, говоря:
— Пусть так.
Но когда они подошли к забору, окружающему пасторскую усадьбу, она сказала:
— К сожалению, у меня для тебя нет трёхсот талеров.
Она подала ему руку.
— Мне нельзя здесь долго стоять. Ну, пока, всего хорошего.
Отойдя на несколько шагов, она спросила:
— Что, у тебя больше ничего нет из белья, что я могла бы пометить для тебя?
