— Ты, что же, считаешь, у пас не будет потом армии? — хмуро спросил Федор.
— Не будет!
— Ошибаешься. И должны быть большевики, способные руководить ею с полным знанием военной науки.
Если мы будем без армии, опасность военного нападения на нас неминуема.
— Революция произойдет и в других странах, — решительно заявила Эсфирь.
— Да вот, кстати, — поморщился Федор и, глядя прямо в лицо Эсфири, напудренное, может быть впервые в жизни, сурово спросил: — Вот ты убеждена, что революция произойдет и в других странах, но тогда какого черта ты ни разу не сунула нос в лагерь военнопленных? Почему мы, большевики, на фронте находим способы работать с солдатами противника, а вы здесь, в тылу, не находите этих возможностей? В особенности ты, владеющая немецким языком!
— Федор! — огорченно проговорила Эсфирь. — Я хочу знать, ты только это мне хотел сказать, когда шел сюда?
Федор смутился и попытался снова овладеть рукой Эсфири, которую было выпустил в пылу спора, но она не давала ее. Вдруг сказала сердито:
— Ладно, поцелуй меня в губы и уходи, — и покорно добавила: — С лагерниками я сегодня же попытаюсь связаться.
Вернувшись, Федор разыскал томик Пушкина, улегся на кровать и, вздыхая, читал почти всю ночь.
А через два дня, повидавшись с Рыжиковым, снова уехал на фронт, подарив Тиме кожаный темляк с кисточкой и флягу, обшитую серым сукном.
Когда Тима, невыносимо стосковавшись по маме, приходил в комитет, Рыжиков спрашивал его:
— Что, гражданин новой России, надоело дома в узилище сидеть, соскучился?
Как-то, заметив, что у Тимы на ногах мамины старенькие боты, Рыжиков сказал восхищенно:
— Ну и обувка у тебя, как у Пичугина! — И неожиданно предложил: Давай-ка сменяемся!
Быстро сев на табуретку, он бросил свои валенки Тиме, заметив:
— Ноги у меня — детский размер, после того как пальцы с них обстригли. Везет тебе, Тимофей!
Но Тима не решался взять валенки. Тогда Рыжиков произнес обиженно:
— Ты что, думаешь, я тебя надуваю? На тебе в придачу еще ножик.
И протянул Тиме отлично сделанный из полотна слесарной пилы перочинный нож.
Тима сказал благородно, хотя нож ему очень понравился:
— Ладно, я и без ножа согласный.
— Вот и спасибо, — поблагодарил Рыжиков и крикнул:
— Максимыч, там у меня сапожки на весну хранятся, а ну, кинь-ка их сюда.
Набивая в стоптанные сапоги бумагу и уже забыв о Тиме, он сердито и наставительно говорил Эсфпрп:
— Ты теоретически человек подготовленный. Агитаторов у нас хватает. А пропагандистов раз, два — и оочелся. Почему в Общественном собрании не выступила, там меньшевики и кадеты митинг проводили? А Чевпчелов что? Облаял их с остервенением, а толку? Можно было их всех там культурненько так разделать, что дальше некуда. Нам никакой аудиторией пренебрегать не следует.
