— Быков? Нет, тебя и впрямь занесло. Один-единственный бык, — говорит Август пренебрежительно. — Вот поглядела бы ты на сотни тысяч быков и коров, которые были у меня в стране под названием Перу! А однажды мне довелось пасти аж два миллиона быков. Было это в Австралии. Там я не делал ни единого шага пешком, а знай себе разъезжал верхом по всяким делам, в моём распоряжении были десяток лошадей, седла в серебре...
— Молчал бы ты лучше, — говорит Поулине.
— Молчать? А ты приходишь ко мне и заводишь разговор про одного-единственного быка!
— Ну конечно, для тебя это пустяк! — ехидно соглашается она. — Но тут уж всё одно к одному! А кроме того, есть ещё такое, что хуже всех бед, вместе взятых. Ты знаешь, про что я говорю?
— Нет, — весело отвечает Август, — но мне сдаётся, что я купил в твоей лавке слишком много коринки.
Поулине, вполне серьёзно:
— Нет, просто ты поручился за слишком много ненадёжных займов.
Август задумывается. Хмурит брови и задумывается.
— Н-да, — говорит он, — вполне возможно, об этом я как-то и не подумал. Мне что, надо за них платить?
— А ты сам как считаешь? Ведь ты же отвечаешь за них.
Август задумывается ещё глубже, мрачнеет, потом лицо его снова оживляется, и он говорит:
— Да плевать я хотел на эту ответственность!
— Смотри, как бы потом плакать не пришлось! — отвечает Поулине.
— Я — и плакать? Ну уж ты скажешь!
По мере того как Август шёл на поправку, его всё трудней было удержать в постели, неуёмная жажда деятельности не давала ему покоя; он требовал, чтоб ему позволили одеться и сесть, хотя стены у него в комнате были щелястые и от дверей, как и от стен, тянуло сквозняком. Таким манером он подцепил насморк и нещадно чертыхался по поводу очередной болезни, не переставая, однако, строить всё новые и новые планы. Организацию аптеки и ярмарки в Поллене он отодвинул на более позднее время, а вот фабрикой готов был заняться хоть сейчас. И Август пожелал узнать, что думают об этом Эдеварт и Поулине.
Ну, Эдеварт не возражал против фабрики, но цемент лежал тем временем у пароходной пристани, и как прикажете доставить его на место без самой большой шхуны в Поллене, той, что ушла с неводом?
Для Августа это было плёвое дело — он решил незамедлительно отозвать шхуну от берегов острова Сенья.
Поулине фыркнула:
— Много о себе думаешь, Август. Неужели ты решил, что шхуну можно гонять туда и сюда? Ты бы хоть команду спросил.
— Нечего и спрашивать, — отвечал Август, — когда они вышли в море с моим неводом.
