— Она что, заболела?
— Рагна совсем обессилела и решила лечь.
— Ладно, я пошлю ей молока, — говорит Поулине. — Эдеварт, ты ведь не откажешься отнести ей кружечку молока?
— Кто-кто? — кричит Теодор. — Нашла кого посылать к женщине, которая лежит в постели.
Никто не смеётся, а Эдеварт так даже не улыбается.
— Здесь, выходит, нельзя получить даже капли молока! — шумит Кристофер. — А почему это бабы стоят посреди двора? Чего бы им не сходить и не подоить коров?
Поулине:
— Коровы уже подоены.
— Отыщите-ка в хлеву подойник или какую другую посудину! — говорит Кристофер приказным тоном.
Три женщины зашевелились, они словно советуются о чём-то.
И тут Поулине приходит в ярость и кричит:
— Только попробуйте! Я подоила коров сегодня в семь утра, а вы хотите снова их тревожить.
Одна из женщин спрашивает:
— Господи, Боже ты мой, Поулине, ведь ты не откажешь нам в капельке молока для детей на завтрак?
— Нет, — говорит Поулине, — не откажу. Ступайте домой и принесите посуду под молоко.
— Сейчас пойдём, как же, дожидайся! — снова вылезает Кристофер. Он держит себя очень нагло, полагая, будто у него есть право на это. — Ишь ты, словно мы собаки какие перед хозяйской дверью!
Поулине:
— А ты ведёшь себя как баран!
— Да ну? А разве у тебя нет новёхоньких жестяных фляг? Вон они развешаны под потолком в лавке, на кой они тебе, спрашивается, нужны? Ты разве не знаешь, что в Поллене голод и что мы помираем?
Эдеварт делает движение, он больше не стоит в дверях, он спускается с крыльца и направляется к Кристоферу. В этом нет ничего странного и ничего такого уж особенного, но почему-то все это замечают.
Но тут вмешивается Йоаким, он что-то шепчет на ухо старшему брату, после чего говорит громко и раздумчиво:
— Слушай, Поулине, а пусть они нальют молоко в бутылки! У нас ведь много пустых бутылок.
— Да-да, давайте разольём его по бутылкам, — подхватывают женщины.
Нелегко остановить старшего брата, коль скоро он пришёл в движение, но тут он вдруг замедлил шаги. Кристофер отступает назад и даже чуть улыбается.
— Я так и знал, что можно найти выход, — говорит он, кивая. — Понимаешь, Эдеварт, дела-то хуже некуда, мы ходим-ходим, а сами еле на ногах держимся. Вот какие у нас дела. Но Йоаким правильно говорит: для молока нет ничего лучше бутылок, в жестянках оно теряет вкус. Ума не приложу, с чего это вдруг я помянул фляги!
Возбуждение Эдеварта мало-помалу проходит. Чего ради он проделал долгий путь от дверей? Что эти люди про него подумают? И он отвечает Кристоферу:
