И тут баночка горчицы из последних усилий взмыла под потолок и опорожнилась на единственную не защищенную каской голову. Отгадайте, чью? Конечно, Перова. Объяснялся энвольтационный всплеск банально – во время палтергейста предмет отлынивал от выполнения боевой задачи, а командирский голос Матиевны нагнал страху. Но кому нужны эти объяснения?
Нервы бойцов сыграли плохую шутку – лопнули. Указательные пальцы дрогнули. И в два ствола серебряные притупленные пули кавалеров анонимного ордена пошли пронзать кухню: круша к ядрене фене вещдоки.
Это была не просто ошибка, это была КАЛЛИГРАФИЧЕСКАЯ ошибка. Радостно прыснули раскаленные дождики из простреленных водопроводных труб. Фиолетовый предутренний сумрак посерел от радующегося свободе пара. Воздушным шариком взорвался оказавшийся на линии огня телевизор, и серебристые осколки кинескопа исписали рунами паровое облако.
– Граната!!! – в две надорванные глотки решили рядовые воины ИСАЯ и плашмя рухнули на пол в объедки.
Струя кипятка из простреленной батареи ошпарила щеки Эдуарда, и он истово завыл волком. И тут на кухню ввалилась всеми своими габаритами Дина Матиевна:
– Оборотень!!! – пересилила голосом запаниковавший личный состав начальница и впопыхах чуть не пристрелила подчиненного из дамского браунинга.
Не принять за оборотня это красномордое, грязное, дико скалящееся и вращающее безумными глазищами чмо было бы нелепо.
* * *
Подвал, а точнее, застенок, если допустимо величать тесным словом «застенок» площадку в метров семьдесят квадратных, был неплохо обжит. Неоштукатуренные стены из слоящегося свекольных тонов древнего кирпича стыдливо обтянули полиэтиленом, да еще поверх где нашпилили, где пришпандорили скотчем коллекцию выцветших по доброму ностальгических плакатов типа «Не стой под стрелой», «Уходя, гасите свет», «Не перебегай пути перед идущим поездом», наверное, совет психолога... За округло вгибающейся стеной играла живая музыка, полиэтилен и плакаты здесь мелко-мелко нервно вздрагивали.
Трехгранным символом пацифистов «лапка голубя» по круглой площадке подвала стояли три конференционных – пузатые ножки, почти бесконечная столешница из корабельной сосны – стола. За каждым происходило свое действо. За столом номер два, уткнувшийся носом в бумажку, пачкающий эту бумагу почему-то не шариковой авторучкой, а допотопной перьевой, то и дело промахиваясь мимо гимназической чернильницы-невыливайки, выслушивал показания гражданки персонаж с солидной плешью.
