На шум и гогот вломились царские стрельцы, ошибочно приняв утирающего слёзы Гороха за огорчённого, тут же предложили отвести «смутьяна-участкового» в тюрьму. А потом сами же извинялись, говорили, что и они не без понятия, а в тюрьме для «дорогого сыскного воеводы» уже и стол накрыт, и рюмка налита, и перина настоящая, пуховая расстелена, сами старались, ведь не для абы кого…
В общем, с государем прощались душа в душу. За прямолинейность он извинился, но справедливость упрёков по службе просил учесть. Уже на выходе я вскользь поинтересовался насчёт царицы.
– Да в порядке она, – чуть досадливо отмахнулся царь. – В государственные дела не лезет, мне не мешает, в ласке… ну, сам понимаешь, послушная да нежная, претензией нет.
– А кимоно себе уже сшила? – улыбнулся я, но Горох мигом помрачнел.
– Не сшила. И не думает! Считает, будто бы я тут в детские игры играю. Попрекать не попрекает ещё, но смотрит так, словно… У-у, зануда австрийская!
– Ладно, вмешиваться не буду, не в моей компетенции.
– И правильно… С докладом-то забегать не забывай. Саёнара.
Стрельцы с шутками проводили меня до ворот, пора и честь знать. А вот за воротами меня ждала карета немецкого посла. Учитывая, что сам Кнут Гамсунович не так давно был у нас с заявлением, я не особенно удивился. Дверцы гостеприимно распахнулись, приглашая меня внутрь. Я охотно влез…
* * *
– Добрий день, мой ферний дрюг полицай! – приветливо протянула мне сильную руку матушка императрица. – Ви идти в старий терем фашей милой бабушка?
– Э-э, да, – неловко огляделся я. – А посол где, под сиденьем спрятался?
– Найн, герр Шпицрутенберг любезно одолжил мне свой карета, прокатиться.
– В смысле? У вас что, своей царской нет?!
– Ви позволите довезти фас до отделения? – не ответила она.
– Ну спасибо, конечно. А вам по дороге?
– Я, я… – задумчиво протянула Лидия Адольфина, и мне вдруг показалось, что она сглотнула слёзы.
Как всякий вежливый мужчина, заметивший такое, я не придумал ничего умнее, как всю дорогу развлекать царицу шумным пересказом, как мы с её мужем только что дразнили дьяка Фильку. И вынужден признать, что юморист из меня получался никудышный – за всю дорогу (минут пятнадцать) государыня так ни разу и не улыбнулась. Даже из вежливости к моим потугам. Лицо её было непроницаемо, мысли витали далеко-далеко, а ухоженные пальчики теребили замки дорожного саквояжа. Вот на что мне в первую очередь стоило бы обратить внимание! Каюсь, в тот момент я ничем не проявил своих лучших дедуктивных качеств, хотя весь пасьянс был разложен прямо передо мной и меня едва не тыкали в карты носом.
