– Как молодой?
– Восемнадцать годков.
– Так тебе под шестьдесят лет было, как он родился?
– А было, пане!
– Молодец!
Старик захихикал и закашлялся. Впереди по дороге завиднелся огонек. Лошади бежали, но, поравнявшись с огнем, вдруг бросились в сторону и опять чуть не опрокинули фурманку.
– Ой! Бьют, ой, бьют, панове, – забормотал старик, прядя веревочными вожжами; лошади остановились, но топтались на месте и ни за что не хотели идти вперед. Нечего было делать! Я слез, взял коренного жеребенка за повод и провел его мимо огня.
– Да он у тебя не зануздан! – сказал я, видя, что уздечка взлезла лошади на верх головы и вожжи приходятся почти у самых ушей.
– А не зануздана.
– Зачем же так, если он еще в первый раз запряжен?
– Пристяжная зануздана, пане!
Что прикажете толковать! Я потянул вожжу и, сделав из нее петельку, заложил в рот жеребенку, вместо удила.
Поехали. Попутчик мой начал опять разговор с паном Лукашом, заставляя его по нескольку раз повторять одно и то же слово, пока можно было что-нибудь разобрать.
– Ты помнишь француза-то?
– Помню, – отвечал старик, – кобылу у меня загнал проклятый.
– Как же он загнал?
– Побрал нас тут с фурманками, наклал всякой всячины и погнал, а корма не было, кобыла моя и издохла. Отличная была лошадь, гнедая, здоровая, чтоб ему пропасть за нее. Однако 25 рублей дал.
– А лошадь разве больше стоила?
– По-тогдашнему не стоила, а по-теперешнему она дорого стоила бы.
– Да ведь он тебе платил по-тогдашнему, а не теперешнему?
– Это так. Войско ничего было, доброе войско было, – прибавил он, подумав.
– Не обижали вас?
– Нет, в дороге всем делились, ну, а как нечего есть, так уж все и не едим.
– А вы чего же не прятались, как подходили войска?
– Куда спрячешься-то? В лесу с голоду умрешь. Лучше уж было идти.
– А польские войска вас не тревожили, как была война?
– Нет, только рекрутов взяли.
– Тоже добрые были войска?
– Ничего. Рекрутов я тогда тоже возил, так насмотрелся на них. О, Боже мой, страсть была какая!
– В войсках-то?
– Нет, как рекрутов везли.
– Какая же тут страсть была?
– А кони вот тоже, как теперь, сборные, один туды, другой сюды лезет; справа[27] поганая, вся на матузках (обрывочках), а дорога тяжкая. Боже ж мой, что было только! Кони вертают все до дому, матузки раз в раз рвутся да рвутся, а рекруты утекают… Такое было, что и сто лет человек проживет, не увидит.
– Ну, а за польское панованье лучше было?
– Бог знает, как сказать. Гвалтовной работой они нас в Пружанах донимали, а то ничего.
