– А тут, – продолжал рассказчик, – и больно-то! И неприятно так упасть в глазах подчиненных! Экая, думаю, досада! Смотрю, француз с женой и все провожавшие меня люди стоят надо мной, высказывают сожаления, а сами, вижу, как не лопнут со смеха. Поднялся я и скорей уехал.
– Ну, вот видите, что делает ваш сундук!
– Да разве я с сундука упал?
– А с чего же?
– С куля. Куль рогожный набили соломой, чтоб было покойнее сидеть, да набили-то по усердию туго, как валик. Как только лошади дернули, куль покачнулся, я и полетел через задок фурманки.
– Пане! – прошамшил извозчик.
– Что тебе?
– Куда ехать-то: на Свадбичи или на Запрудов?
– На Запрудов, на Запрудов. Зачем нам ехать на Свадбичи?
– А так, пане; зачем же вам на Свадбичи?
– А ты дорогу-то хорошо ли знаешь?
– Ого! Я тут взрос. Я того и спрашиваю панов, что сейчас будет разъезд на Свадбичи и на Запрудов.
– На Запрудов, на Запрудов. А какая отличная станция Свадбичи! Можно спросить кушанья, все свежее, и сейчас изготовят, – сказал мой товарищ.
– А в Запрудове?
– Там ничего нет.
– Ну, и Бог с ним, лишь бы скорей доехать да пересидеть в тепле катар.
– Да вы принимайте аконит.
– Я принимаю.
Мне начало дрематься, и, несмотря на неловкое сиденье, я чувствовал, что глаза у меня слипаются. Спать, однако, оказалось невозможным, и я только довольствовался молчанием.
– Погоняй, – говорил мой сопутник.
– Не можно, пане!
– Отчего не можно?
– Поносят кони.
– Что ты плетешь?
– Ей же ей, поносят. Вот ей, конек только первый раз запряжен.
– Который?
– Что в оглоблях.
– Что ж это вы, с ума сошли, жеребенка запрягать в корень?
– Ничего, пане!
– Погоняй хоть большую-то.
– А чтоб она пропала! Доедем и так, пане!
– За что ж только пара везет?
– А то побьют, пане! – и извозчик хлынул бичом по правой лошаденке.
– На Запрудово ли ты едешь?
– О, на Запрудово.
Фурманка сильно покачнулась, и мы едва-едва удержались.
– Дорогу, сдается, чи не потеряли мы, – сказал своей мовой извозчик.
– Ах ты, Боже мой! Ну, ступай, ищи.
Извозчик походил с четверть часа и, вернувшись, зашамотил весело: «Нет, это та самая дорога». – «Пужку[26] сгубил», – пробормотал он, немного повременив, смотря на конец бичевого кнутовища.
– Что ты за чудак такой? – спросил его мой товарищ.
– Я старый.
– Как старый?
– А еще, как француз подходил, то было мне 25 годов.
– Чего ж тебя посадили?
– А кому ж ехать, пане?
– Кто помоложе.
– Нет в дворе молодших.
– Сыновей разве нет?
– Поумирали, один только остался, да молодой еще, тройкой не справит.
