- Но какое отношение имеют принципы термодинамики...
- То есть как? Ведь, между прочим, они гласят, что в замкнутой системе энтропия не уменьшается.
- Уж не хотите ли вы сказать, что именно поэтому нас превратили в лилипутов? Глупости! Вы и сами это отлично знаете.
В дверях появилась уменьшенная молодая женщина. Она внимательно осмотрела меня с головы до ног, словно я был манекеном в витрине.
- Ну да... - Я не находил веских возражений, а она том временем подошла совсем близко.
- Замечательно вы нас... обработали. Правда, теперь я умещусь в любом из этих прелестных детских гелиоптеров, зато все мои платья будут мне велики! Вам хотя бы известно, что именно произошло? - Она бросила на меня проницательный взгляд.
И тут я понял, что не гожусь для отдела жалоб и предложений. У меня в голове не было ни единой мысли. Я не мог ничего придумать. "Только и умеешь, что проигрывать автомату", - сердито подумал я.
- Значит, вам ничего не известно! Советую хорошенько обдумать план действий, пока они не явились сюда.
- Кто "они"?
- Волноэкскурсия с Титана, которую переслали после нас. Они собрались внизу и обсуждают, что делать дальше. Рано или поздно они придут к вам.
- Ну, что-нибудь я им да скажу, - сказал я легкомысленно.
- Советую придумать что-нибудь пооригинальнее. Среди них есть археологи, у некоторых при себе автобиты... - усмехнулась она.
Я побледнел, и она заботливо спросила:
- Вам нехорошо?
- Нет... нет...
Бим Мом неожиданно оживился.
- Представляю себе, что тут произойдет через минуту, - расхохотался он.
Через минуту в кабинет ворвались волноэкскурсанты. Они толкались в дверях, пытаясь перекричать друг друга. Некоторые грозили мне сжатыми кулачками. И только тогда я понял свою истинную роль в "Космолете". Я был тем, кого в древности называли жертвой, которую резали во славу богов во время больших торжеств. "Космолет", придерживаясь принципа: "Наш клиент наш бог", тоже, видимо, должен был иногда приносить жертвы.
Вначале я пытался что-то им объяснить, но вскоре понял, что они все равно меня не слушают. Кричали те, которые уже были в кабинете. Те, кто еще оставался за дверью, тоже кричали. Шум стоял невыносимый. Если б но искаженные яростью лица, их можно было бы принять за шумную ватагу ребятишек, выходящих из детского сада.
Я подумал, что у меня, наверное, вид провинившегося школьника, и чуть не рассмеялся. Однако мое положение отнюдь не было веселым. Человечков в кабинете набивалось все больше и больше.
