Мы шли, а я мысленно подводил итог. Значит, одно, единое, понимаемое в своем абсолютном качестве одного: исключает всякую множественность и, следовательно, понятие целого и части; теряет всякую определенность и делается безграничным; не имеет никакой фигуры, или вида; не имеет никакого пространственного определения, в смысле того или иного места, не содержась ни в себе, ни вне себя; не покоится и не движется; не тождественно и не отлично — ни в отношении себя, ни в отношении иного; ни подобно, ни неподобно ни себе, ни другому; ни равно, ни неравно; не подчиняется временным определениям и вообще не находится ни в каком времени; не существует и не одно.
— Следовательно, не существует ни имени, ни слова для него, ни знания о нем, ни чувственного его восприятия, ни мнения, — сказал Парменид.
— Очевидно, нет, — согласился Аристотель-сам-по-себе.
— Следовательно, нельзя ни назвать его, ни высказаться о нем, ни составить себе о нем мнения, ни познать его, и ничто из существующего не может чувственно воспринять его.
— Как выясняется, нет, — снова согласился Аристотель.
Но то, что мыслится, необходимым образом — одно. Но это одно, поскольку оно мыслится как именно одно, лишено каких бы то ни было категорий, то есть мысль об одном требует, чтобы оно не мыслилось. Если я возьму мир, или бытие, как совокупность всех вещей, то, с одной стороны, я не смогу мыслить этот мир как не-одно, ибо мир есть нечто одно определенное (или его нет для мысли); я обязан мыслить его как нечто единое, одно. С другой стороны, это самое единство мира, делающее его одним определенным целым, необходимым образом должно стоять вне всякой мысли и вне бытия. Мысль требует немыслимости, и логическое абсолютно тождественно с алогическим.
— Нормально, — подумал я-как-виртуальный-человек.
— Бред, — подумал Я-сам.
На улицах Смолокуровки ни души. Темные силуэты беспорядочно разбросанных домишек кое-где светятся подслеповатыми квадратами окон. Я торопливо поднимаюсь в гору к невидимой, но я знаю, стоящей на окраине церкви.
Я запыхался, почти бегу, будто меня догоняют те, из леса, в черных сутанах. Вот и ограда, здесь должна быть сторожка. Откуда мне это известно, ведь я здесь никогда не был? Дверь распахивается сама, внутри тихо, мерцает лампадка, в ее призрачном свете едва просматривается пульт управления космическим кораблем. Где же Варвара Филипповна? А это кто? На скамейке у стены сидит будто человек. Вроде бы человек, потому что черты лица его непрерывно меняются, в них нет ничего определенного, так что и глазу не за что зацепиться. Холодная волна накатывается на меня откуда-то с ног, останавливает сердце. Я шарю по стене в поисках выключателя, вот сейчас я зажгу свет, я ужо тебя рассмотрю... Выключателя нет, хоть умри. Что-нибудь тяжелое в руку... Волна все выше...
