Секунду, другую, третью… Двадцатую. Что случилось? Неужели она не убьет меня? Неужели…
Диафрагма глаза сжалась и разжалась. Машина издала странный звук. Она… узнала меня?!
Что она может испытывать ко мне? Благодарность? Ненависть? Сыновнюю нежность? Презрение? Удивление? Научилась ли она вообще что-то испытывать?
«Дай мне прикоснуться к Нему», — попросил я у нее. — «Я попробую сделать так, чтобы ты больше не чувствовала голода». Не знаю, почему я выбрал именно эти слова. Не знаю, почему она мне поверила.
Завыли, зажужжали моторы, и она поднесла меня к Талисману. Может быть, она просто собиралась отнять у меня душу и не рассчитала дистанцию.
Я успел протянуть руку и выдернуть Талисман из гнезда. Машина дернулась, заревела, стала заваливаться на бок.
Конвейеры встали. Пленники, словно очнувшись, принялись освобождаться, прыгать вниз, ломая себе ноги.
Клешня разжалась, кровавое пламя в единственном глазу Машины стало меркнуть.
Спасены?!
Но прежде чем Машина заглохла навсегда, случилось еще кое-что.
Страшное. Непоправимое.
Выдвинув из себя похожую на огромный хлыст радиоантенну, она проскрежетала последнюю команду. И где-то далеко снаружи тысячи железных голосов отозвались на ее приказ.
Потом Машина рухнула и затихла.
Телохранитель Канцлера стоял все там же. По обожженному, изборожденному шрамами лицу текли слезы.
«Я предал его. Не смог его защитить», — шептал он.
«Выведи меня отсюда!» — попросил я его. — «Ему уже ничем не помочь».
«Я жил только для этого… Я был всем ему обязан. И не смог. Струсил…», — бубнил он.
Но все же он смог собраться с духом и вывести меня наружу.
Я ждал увидеть там, как ополченцы одерживают верх над потерявшими управление роботами. Увы!
Последним приказом Машины стал приказ об окончательном решении человеческого вопроса.
Роботы применяли те самые снаряды с ядовитым газом, о которых когда-то счастливо писали наши газеты.
Газ убивал все живое. Замертво падали люди и птицы, мгновенно увядали растения. Даже микробы, думаю, гибли на месте.
«Неужели нет спасения?!» — крикнул я Телохранителю.
Тот достал из сумки две резиновых маски с застекленными окошками для глаз. «Успели сделать всего две», — равнодушно сказал он. — «Бери обе. Мне не понадобится. Я не заслуживаю того, чтобы жить». — Он расстегнул кобуру, выдернул из нее револьвер и прежде чем я успел сообразить, что происходит, выстрелил себе в висок.
Я натянул маску и как мог быстро побежал к своему дому.
