Расхохотавшись, мальчишка поставил перед ногами Томаша какую-то коробку, а сам быстро побежал по длинному коридору к лестнице.
Ничего не понимая, Томаш нагнулся и приподнял темную крышку. Первое, что он увидел, была еще одна записка – на таком же листке, но другим почерком (тоже знакомым, но Томаш так и не смог вспомнить, где он его видел) было написано: «Мой милый, надень это и приходи. Жду тебя».
Томаш поднялся и повертел записку в руках, ища какую-нибудь подпись. Но ее не было. Тогда он внес коробку в номер и извлек из нее странного вида костюм. Он разложил его на круглом деревянном столе и принялся рассматривать.
Перед ним лежало что-то вроде старинного камзола, расшитого позолоченными позументами и серебряными нитями с крупным искусственным жемчугом. Длинные боковые фалды были украшены бантами из черного бархата и придавали камзолу необычайно изящный вид. Но в то же время костюму чего-то не хватало. Тогда Томаш перевернул камзол обратной стороной, желая рассмотреть его со спины, и недоуменно уставился на него.
То, что он увидел сзади, было точным повторением лицевой части костюма. У камзола просто не было спины! Тот же жемчуг, позументы, ровный ряд маленьких сверкающих пуговиц, передние карманы…
Ничего не понимая, Томаш заглянул в коробку: в ней, прикрытая черными атласными панталонами, лежала какая-то маска. Достав ее, он увидел, что она такая же «зеркальная», как и камзол – только если последний не оставлял никакого места спине Томаша, то маска вовсе не предполагала наличие у него затылка. С двух сторон у нее было только лицо – два совершенно одинаковых лица, без тени какого-либо выражения…
Томаш долго вертел в руках маску, поглядывая на камзол, – и наконец рассмеялся.
«Ну, дорогая… На этот раз ты превзошла саму себя! А я уже начал отвыкать от твоего остроумия. Но, видимо, и ты уже успела соскучиться – какое внимание к моей персоне! Тем лучше. Да и о костюме думать не придется. А ходить здесь белой вороной тоже не хочется». Весь этот внутренний монолог Томаш произнес так, будто Божена могла его слышать. И, довольный собой, он стал примерять пышную карнавальную обновку.
Но тут в дверь опять постучали, и когда Томаш машинально ответил «да!», она открылась: сначала в проеме показался небольшой сервировочный столик, заставленный блюдами, а затем вошел и сам портье.
Томаш уже успел напялить камзол и держал в руке маску. Ее он положил на кресло, а о своем странном костюме забыл. И пока портье переставлял его ужин на стол, стал рыться в больших накладных карманах в поисках мелочи. Но вспомнив, что уже успел переодеться, повернулся к итальянцу спиной и пошел к брошенному им на широкий подоконник плащу.
