Подобная манера вести себя застала Гейл врасплох, она даже забыла поблагодарить незнакомца и, нахмурившись, провожала взглядом его высокую фигуру до тех пор, пока он не скрылся за поворотом коридора.
«Интересно, – подумала она, войдя в лифт. – Что такое могло случиться с моим лицом?»
На отражении в маленьком зеркальце, которое Гейл достала из кармана, вроде бы все было на месте. На ее раскрасневшемся от негодования лице не было видно внезапно выросшего второго носа или чего-нибудь еще в том же роде, глаза смотрели вполне дружелюбно. Решительно ничего такого, что могло бы вызвать внезапное отвращение.
– Должно быть, у него аллергия на девушек вроде меня. – Она усмехнулась собственной мысли и, напевая себе под нос, стала спускаться вниз.
На улице моросил дождь, и в воздухе висела пронизывающая до костей холодная сырость. Погода как бы бросала вызов утверждению, что март весенний месяц. Узкие городские улицы были похожи на унылые глубокие каньоны среди унылых серых утесов домов. Даже голуби выглядели потрепанными и безнадежно усталыми.
Гейл достала из сумочки пластиковый плащ и накинула его на свой лучший костюм, одетый специально по случаю собеседования. Она чувствовала себя самой счастливой девушкой в мире.
Конечно, ей было жаль тех, кому повезло меньше, чем ей. Но как, все-таки, здорово знать, что скоро ты будешь далеко отсюда, где-нибудь в южных морях на пути в Австралию!
При мысли об этом, ей ничего не стоило улыбнуться этому безрадостному полутуману-полудождю и тяжелому серому небу, которым, как крышкой, был накрыт сверху Лондон.
Корабли и море всегда привлекали ее. К полетам на самолете Гейл была равнодушна – ведь ей хотелось смотреть на мир, а не на ватные облака.
До сих пор у нее не было такой возможности. Она кончила школу как раз к тому времени, когда заболел отец. Его болезнь все тянулась и тянулась. Нечего было и думать о том, чтобы оставить уход за ним на мать – миссис Уэст, в отличие от дочери, была совершенно беспомощна в практических вопросах.
После смерти отца настало время задуматься о дальнейшей жизни. Университетское образование не привлекало Гейл, а на другое ей просто не хватало денег.
– Ты – прирожденная медсестра, моя дорогая, – заявил однажды друг семьи, доктор Манфред. – Я могу замолвить за тебя словечко перед начальницей в моей больнице.
К тому времени брат Гейл – Питер уже стал летчиком-испытателем и женился. Он с семьей жил в Сюррее около большого авиационного завода. Мать Гёйл не ладила с невесткой и предпочитала жить у своей сестры на окраине Лондона. Как только Гейл исполнилось восемнадцать, она поступила на начальные курсы медсестер.
