– А, вот он, остров, – снова заговорил Ясек, – может, мы останемся тут, на месяц, на два? И переждем войну, раз она так скоро кончится? – В его голосе слышалась ирония.
Но Адриан промолчал, ему не хотелось спорить с Ясеком, к тому же он опасался, что их тихий разговор будет слышен на воде. Ясек подождал, потом повел лодку дальше.
Над их головами шумно пролетели гуси, вытянув шеи, раскинув мощные крылья. Наступило утро, в просветах камыша засверкало озеро, отражая лучи солнца. Адриан нагнулся и вытащил из воды желтую лилию. Ясек оставил весла и тоже засмотрелся на цветок. Потом достал из кармана кисет с табаком, который дал им рыбак, молча свернул самокрутку. Курил он жадно, втягивая дым, глядя перед собой широко открытыми пустыми глазами.
Адриан вспомнил утро на морском берегу, распластанное на песке полуголое тело Ясека, которого он счел мертвым, потусторонний взгляд мертвеца. Странным был этот взгляд, словно Ясек, возвратясь с того света для короткого визита, оценивал небо и землю, оценивал без тени сожаления, скорее по обязанности. И снова тот же взгляд… От него бросало в дрожь. Не зная, как избавиться от тягостного чувства, Адриан швырнул лилию в воду и пересел на место Ясека, взяв из его безвольных рук весла.
Вспоминая 1939 год, когда в Аркодабаре появились первые поляки, бежавшие от гитлеровских захватчиков, Адриан силился припомнить, не встречался ли ему на улицах города Ясек. Он ведь был там. Ему хорошо запомнилась та осень, когда лили не переставая дожди, особенно по ночам. Улицы гудели от потоков дождя, он тогда еще думал, что это реквием встревоженной природы, предвестие грядущей второй мировой войны.
На бульварах, в кафе, библиотеках – везде было полно поляков в военной форме. Они носили длинные шинели и высокие четырехугольные фуражки. Кажется, >их называли конфедератками. Когда по улице проезжала польская легковая машина, ее можно было узнать не только по внешнему виду, но еще по необычно музыкальному клаксону.
Во многих странах Европы война дышала пожарищами. Буря близилась, но пока гремела вдалеке, молнии стегали соседние пашни. Только однажды, когда на вокзал прибыл эшелон с ранеными поляками, Адриана охватило необычное волнение. Он увидел людей, которых проносили мимо на носилках, увидел забинтованные руки, ноги, обожженные лица, но самое главное, он увидел глаза этих людей и понял по их взглядам, что землю наполняет ужас, пропитывает ее кровью и страданием. Это воспоминание осталось в его душе, ибо с того мгновения началось прозрение, в душе поселились боль и гнев. И вот теперь глаза Ясека напоминают глаза тех, раненых изгнанников.
