— Командир! Посмотри в зеркало!
— Уже полюбовался. Ничего страшного.
Справа, на уровне моей каски пробит фонарь кабины, на комбинезоне осколки плексигласа, сколько их в физиономии — посчитаем на земле. Ага, и стрелки очухались.
— Командир, отбомбились неплохо!
Это Панов.
— Из сада кучу дров сделали!
Лубинец.
Живы оба и, кажется, невредимы.
— Вообще-то на волоске висели… Думали, хана! Ведь даже с парашютом не успели бы выпрыгнуть. А вы что, не заметили?
— Некогда было, — кажется, не соврал Никитин. — Я сам пытался вывести самолет из падения…
Воспоминаниям предаваться было еще не время.
— Штурман, сколько до аэродрома?
— Двести шестьдесят километров!
Ничего себе. На высоте тысяча метров пересекаем Кабардинский перевал. Вдруг резкий рывок вырывает штурвал из рук. Мгновенно хватаю его. Самолет почти неуправляем, его качает на волнах по пятьсот — семьсот метров высотой. Пытаюсь парировать эти бешеные скачки рулем высоты и элеронами, не помогает. Штурвал то и дело вырывается из рук, приборы на доске сливаются в одну пестрящую массу, слышится треск и скрип всех частей самолета. Связи с экипажем нет. Через нижний вырез приборной доски вижу только штурмана, он катается по полу своей кабины, как безжизненный чурбак…
И тут вспоминаю географию, своего школьного учителя Андриана Николаевича Бычкова, который рассказывал, что сила ветра в районе Новороссийска иногда достигает шестидесяти метров в секунду. Все ясно, мы попали в струйный поток северного ветра бора. Нужно набирать высоту. Увеличиваю обороты до предела. Две тысячи метров. Уже спокойней. Осмотрел крылья, прислушался к работе моторов. Обшивка цела, двигатели работают без перебоев. Еще раз повезло!
Димыч, морщась, добрался до своего кресла, привязался всеми ремнями. Я невольно рассмеялся.
— Ну что, будешь соблюдать инструкцию?
Димыч услышал, связь восстановилась. Заругался:
— С твоими шуточками. Все ребра пересчитал…
— До свадьбы заживет!
— Как раз тут до свадьбы…
У стрелков было еще хуже.
— Панов сильно разбился, — доложил Лубинец. — Встать не может. Выбросило из сиденья, ноги к затылку вывернуло…
— Привязываться надо! Спроси, может, из аптечки что-нибудь дать?[87]
— Спасибо, командир, говорит, дотерпит…
Только над мысом Идокопас бора совсем отпустила нас. Самолет пошел ровно, чутко реагируя на каждое движение штурвала.
— Всего тридцать километров пролетели, а показалось… Здесь совсем другой воздух! — ожил Никитин.
— Скажи спасибо Ильюшину, что такую крепкую машину создал!
