Тут я осмотрелся. Три наших «ила» шли впереди, мы отставали. Машина летела над самой водой, правый мотор не работал, бензин заливал крылья и фюзеляж, на хвосте болтались лохмотья рулей. Курашов лежал на полу, истекая кровью. Я быстро перевязал его, стал проверять связь. Рация не работала, но переговорное устройство уцелело. Доложил командиру обо всем случившемся и услышал, что он тоже ранен. Солнце уже заходило, я стал готовиться на случай вынужденной посадки на воду в темноте. Подтянул под колпак башни шлюпку, бортпаек, раненого Курашова. Но вскоре показался берег. Шли на высоте сто — сто пятьдесят метров. Уже темнело. На подходе к Джанкою загорелся левый мотор. Алфимов передал: "Садимся в поле". Шасси не выпускалось, пришлось сесть "на брюхо".
Я стоял в колпаке и при ударе самолета о землю стукнулся головой о турель. На миг потерял сознание. Когда открыл глаза, левое крыло и передняя часть фюзеляжа были объяты пламенем. Штурман Устюжанин вылезал через астролюк своей кабины. Алфимов вываливался на правое крыло из своей. Не знаю, откуда взялись силы, ростом я меньше Курашова, но сумел поднять его над головой и вытолкнуть через колпак. Снаружи его принял Устюжанин. Алфимов стоял на ногах, но был весь в крови. Фонарь его кабины разбило, и десятки осколков плексигласа впились в лицо и руки. Как только он смог довести и посадить самолет!
Мы с Устюжаниным оттащили от машины Курашова, отвели командира. Но взрыва не последовало, видимо, баки были пусты. Сели мы около небольшого села, в двух километрах от станции Таганаш. Набежали люди. Алфимова и Курашова забрали на подводе, мы с Устюжаниным дошли до села сами. На другой день вернулись к тому месту. Постояли, распрощались со своей догоравшей машиной и собрались уходить. Вдруг услышали трескотню По-два. «Кукурузник» сел, подрулил к нам. Из кабины вылез майор Корнилов. Обнялись, расцеловались. Узнав, что все живы, майор сказал: "Группой потоплено два транспорта и сбито два самолета противника. Один записали на счет вашего экипажа".
Из рассказа Бухатченко стало ясно, почему Алфимов не сел в Евпатории: мое разрешение не было принято, и он из последних сил оставался в строю.
Спустя пять дней весь экипаж, кроме Курашова, был доставлен в полк. Курашова оставили в селе, чтобы затем перевезти в госпиталь.
Через полтора часа после нас по тому же конвою нанесли удар пять А-20 36-го полка. Две их бомбы попали в носовую часть уцелевшего после нашего удара третьего транспорта, вызвав на нем сильный взрыв и пожар.
