— Командир, сбили "мессера"! — подтверждает и Должиков.
— Во! Врезался в воду, ура!
— Не расслабляться!
"Мессершмитты" с крутым разворотом взмывают вверх, чтобы зайти со стороны солнца. По всему видно: опытный враг, упорный.
— Слева сверху… Идут в атаку!
— Пятьсот, четыреста, триста… — отсчитывает дистанции Должиков.
Рокочут четыре крупнокалиберных пулемета башенных стрелков. Им вторят люковые.
Каким-то чутьем отворачиваю влево. Перед носом машины проносится сноп огня. Ложусь на крыло, снижаюсь. Ведомые — как на привязи.
— Саша, смотри! — кричит Должиков. Ведущий «мессершмитт» на момент зависает почти рядом. Стрелки трех машин упирают в него свои трассы. Фашист, задымив, по наклонной прямой устремляется вниз.
— Есть! Второй!
— Следить за остальными!
Оставшаяся пара фашистов не отказалась от боя.
Третья атака последовала сверху сзади с превышения в сто метров. Маневрируем со снижением. С дистанции двести метров гитлеровцы открывают огонь. Одна из очередей срезает руль поворота у машины Алфимова. С не полностью выпущенным шасси он тянет к берегу… Четвертая атака — сверху справа. Беспрерывно маневрирую, снижаясь к воде, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам. Те дают интенсивный отпор. Ме-110 отстают, некоторое время преследуют группу на удалении, стреляя из пушек. Затем уходят на юг.
Оглядываю наш «клин». Удивительно цепко держались за мной Дарьин и Пресич. Будто заранее угадывали каждый маневр. С такими ведомыми можно с истребителями драться на равных. Что там на равных, ведь мы одержали победу! Еще и какую…
Быстро догоняем подбитую нашу машину. Она дымится, в любую минуту может взорваться в воздухе. Над Евпаторией приказываю Алфимову садиться на аэродром. Но он продолжает тянуться в хвосте группы…
В районе Джанкоя самолет Алфимова загорелся. Летчик произвел посадку в поле с невыпущенным шасси…
Вот как потом рассказал обо всем воздушный стрелок Николай Бухатченко.
— Я как раз собирался сфотографировать разрывы наших бомб, когда, оглянувшись, увидел, что сзади к нам приближаются четыре "Ме-сто десять". Доложил командиру и стал готовиться к бою. Пока убирал фотоаппарат и опускал в люк люльку с пулеметом, один из фашистов успел выпустить очередь из всего бортового оружия. Наша кабина стала как решето. Стрелок-радист Николай Курашов, тяжело раненный в грудь, упал на пол. Когда я привел пулемет в боевое положение, второй «мессер» уже висел над нашим хвостом, метрах в тридцати — сорока, я даже отчетливо видел лицо летчика. Может, на какую-то долю секунды я опередил его, врезал длинную очередь. «Мессер» споткнулся, перешел в крутое пикирование… врезался в воду. Остальные фашисты оказались вне поля зрения. Я быстро перелез на место Курашова и открыл огонь из турельного пулемета вместе со стрелками других самолетов. Вскоре и второй «мессер» спикировал в море. Два остальных пытались атаковать, но близко подходить опасались.
