Ну вот.
— Еще? А знаешь, что за это бывает? А если к фрицам мешок попадет?
— Не попадет! А если бы… так и пусть думают, что это он сам…
Последние слова проходят уже мимо сознания. Замполиту придется, конечно, доложить. Хорошо, если этим и обойдется. Обойдется, жди…
— Говорю, не беспокойтесь! Между костров положил, точно видел…
Видел. А что же тогда юлит? Да и поди докажи, что он видел…
Масла в огонь подливает Прилуцкий. От злости: из кабины полуторки то и дело высовывается шофер.
— Хорошенький агитпроп! — замечает как о решенном. — Знаешь, что фрицы в газетах раззвонят? Что Громова сбили! Того! Имя-то указал хоть? Впрочем, поди им доказывай, что не слон!
Жуковец изумленно вскидывает ресницы. Такой оборот ему в голову не приходил. И вдруг взрывается:
— Да что вы все — фрицы да фрицы! Нарочно же выждал! Второго захода, чтобы наверняка… За свои беспокойтесь, штурман! В том разве дело? Перед майором как-нибудь отчитаюсь…
— Ну-ну, отчитайся, — мрачно кивает Прилуцкий. — Поехали, командир?
Что-то не очень и хочется ехать. Громов? При чем тут… Ах тот, герой… Много ли человеку… А для несчастья много ли надо?
Вмешивается молчавший до сих пор Коля Панов. По профессии с подобными делами он знаком лучше всех.
— Что написал-то? — склоняется к другу. — Хоть бы мне показал.
— Да ты-то при чем! — сбрасывает с плеча его руку рассвирепевший Сашка. Командира касается! И меня! Не учел, что полет у него… круглый. Из башки вылетело, понимаешь?
Чувствую, как отлегает от сердца. В уши возвращается привычный моторный гул.
— Толком выкладывай, что там?
— А не обидитесь? Сам замполит же и подсказал — мечтают… Подарок, думал, от него… от вас то есть ему… Будто не вижу, переживаете…
— Что написал-то?
— "Груз сбросил летчик Громов".
Минута проходит в молчании. Из кабины полуторки высовывается удивленный шофер. Ничего не поняв, разряжает тишину жеребячьим ржанием. Прилуцкий грозит ему кулаком.
Потом все бросаемся обнимать Сашку.
— Молодчина!
— Пусть так и думают, Громов…
— Как это мы-то…
Ну вот. Вот и опять оно с нами, при нас — наше скромное фронтовое счастье.
— Сто грамм сверх положенного тебе, Сашок! За идею!
А что, в самом деле идея. Пусть так и запишут мне в летную книжку: "Стопятидесятый боевой вылет, памяти Бориса Громова". А еще лучше и вообще его пропустить. Пусть и будет буквально подарок…
Да, вот что нам надо для счастья еще. Верная память живых о погибших.
