Истово, с надрывом проорали вторые петухи, и наступил тот глухой таинственный час, когда отходят на покой последние совы, а жаворонки еще продолжают спать.
Луна, кривая и узкая, словно печенежская сабля, и прежде почти не дававшая света, окончательно сгинула, а звезды пропали в тучах, под утро надвинувшихся с Греческого моря.
Днепр, разбухший от недавних дождей, грозно шумел и лизал обрывистый берег – но не как ласковый теленок, а как злой дракон, у которого на языке только яд да колючки.
На волнах болтался челн, удерживаемый у берега рыбацким багром. В челне сидели двое, и нельзя было даже предположить, какая нужда привела их в столь неудобное место – справа возвышался сорокасаженный обрыв, увенчанный неприступной каменной башней, в светлое время суток напоминавшей гигантский палец, грозящий вечному врагу города – степи.
– Не справимся до зари, – молвил примостившийся на гребной скамье Дунай.
– Ты, сказывают, в ляшской земле как поединщик прославился? – похоже, Добрыня пропустил последние слова напарника мимо ушей.
– Может, и не прославился, но имя свое не осрамил.
– Я тебя хоть раз поучал, как на иноземном ристалище держаться? Верно, даже не заикался никогда. Вот и ты меня не учи, как казну княжескую воровать… Поберегись!
Что-то тяжелое просвистело сверху и бултыхнулось в воду совсем рядом с челном.
– Что это еще за кара небесная! – воскликнул Дунай.
– Решетка оконная, – ответил с кормы Добрыня.
– Так ведь окошки под самой крышей. До них даже ящерке не добраться.
– Снаружи по голой стене не добраться, а изнутри по ступеням – проще простого.
– Стало быть, сообщник твой заранее изнутри затаился, – догадался Дунай.
– С вечера в запечатанной бочке был в башню доставлен. Сам княжий ключник Блуд ту бочку катил.
– Велика ли бочка?
– На двенадцать ведер с четвертью.
– Тесноватая избушка, – с сомнением присвистнул Дунай. – В ней разве что карла поместится.
– Карла не карла, но мужичок весьма тщедушный.
– Блуду про твой замысел ведомо?
– Окстись! Я еще из ума не выжил. Разве можно доверять человеку, который изменой погубил своего благодетеля?
– Не обижайся. Я думал, ты с ним в доле.
– Мы с тобой в доле.
– Все одно завтра на тебя Блуд укажет. Больно уж дело с бочкой подозрительное.
– Ты опять меня учить взялся?
– Все, все! Больше про Блуда ни слова.
Где-то далеко вверху, гораздо выше земли, однако ниже неба, вспыхнул тусклый огонек и, рассыпая искры, устремился вниз, но не с посвистом и грохотом, а с тихим шелестом, какой бывает в опочивальне, когда девица снимает свои наряды.
