Наследники | страница 4
К приходу татар собираются все. Мужчины садятся в стороне. Татары — двое их — здороваются со всеми по очереди за руку. Генерал сопит. Татарин-старик, в новеньких галошах на валенках, говорит Катерине:
— Как подживаете, барина?
Генерал закидывает ногу на ногу, качает ногой, говорит строго:
— Будьте любезны, — ваша цена.
Татары перебирают старье, хают хладнокровно, назначают несуразные цены. Генерал хохочет и пытается острить. Катерина злится, говорит наконец:
— Кирилл Львович, так же нельзя!
Генерал вскакивает, отвечает:
— Ну, да! Я не наследник! Я могу уйти.
Генерала успокаивают, торгуются с татарами, татары небрежно вскидывают на руке — старинные платья с кружевами крепостного плетения, старинные ручной работы шандалы, подзорную трубу, ацетиленовый фонарь. В приземистые оконца заглядывают сумерки. В морозных сизых сумерках, точно через толстейшее стекло, виден Старый собор, помнящий Стеньку Разина, перезванивают колокола. Наконец татары хлопают по рукам, проворно-привычно свертывают купленное в кокетливые тючки, платят керенки из пузатеньких бумажников и уходят.
Тогда наследники делят деньги. Сидят в гостиной. Оконца в шторах; висят в марле (лет двадцать не снималась марля) кенкеты и люстра, портреты. Стоит желтый, дубовый рояль, плюш на мебели вытерся, полысел. В комнату идут полосами синие сумерки. Наследники одеты экзотически: генерал в халате, расшитом золотом, с кистями; Сергей в черной николаевке, с бобром; Лина в душегрейке на зайце; Катерина, опекунша, старшая, с усами, — в осеннем мужском пальто, нижней юбке и валенках, — в доме холодно. На всех надеты драгоценности, — кольца, серьги, браслеты, колье.
Сергей говорят нехрабро:
— Теперь трудное, в сущности, время, — я предлагаю разделить сумму по количеству едоков.
— Я не наследник, — вставляет быстро генерал.
Константин отвечает с холодной улыбкой:
— Я не разделяю социальных взглядов. Надо разделить по количеству наследников.
Спорят. В окна идет синий вечер, перезванивают колокола. Соглашаются трудно, Катерина приносит самовар, все идут за своим солодским корнем и хлебом, пьют чай, довольные, что не надо ставить самовара.
Вдруг неожиданно-тоскливо говорит генерал:
— В том тюрнюре, что сейчас продали, я поручиком-женихом встретил впервые тетушку Ксению… Если так будет еще… Если бы мне сказали, что большевики пробудут еще год, — я застрелился бы. Ведь я страдаю. Ведь мне очень больно. А я старик… Не стоит жить.
И были очередные слезы. Плакал старчески генерал. Плакала, всхлипывая басом, усатая Катерина. Плакала Анна Андреевна. В углу, обнявшись, стояли две девушки и тоже плакали, — их молодость и пьяное вино девичества остались за бортом.